Берлинское кольцо
Шрифт:
— Вы должны отыскать всех лиц, причастных к формированию «сети вторжения», — сказал молодой человек. — Это нужная и интересная работа, для вас интересная, имеется в виду…
Ольшер едва не задал дурацкий вопрос: неужели Германия собирается вести разведку на Востоке. Уже сейчас вести. Не слишком ли рано и не слишком ли рискованно. Попутчик разъяснил цели. Они были естественными и успокоили Ольшера.
— Начнете с Дюссельдорфа. Улов передадите во Франкфурте-на-Манне майору Райли.
Кто такой майор Райли, Ольшер не стал выяснять, это было бы нетактично, да и к тому же не соответствовало правилам, принятым в подобных учреждениях.
— Аванс вы уже получили, — не спросил, а напомнил попутчик.
— Какой аванс? — вырвалось у Ольшера.
— Награда за старания и верность, — усмехнулся
— Пятьсот… — смутился Ольшер. Ему было неловко признаваться в получении незаслуженной награды. Оказалось, что это аванс.
— Пока пятьсот, — кивнул попутчик. — Остальное зависит от гауптштурмфюрера…
Первый улов оказался невелик — всего два-три бывших сослуживца — сотрудники Главного управления СС. Они, правда, сделали вид, будто не узнали начальника «Тюркостштелле». Но Ольшер-то их узнал, с одним поздоровался, с другим переговорил. Конечно, они только обыватели, ни о каких СС и думать не хотят, и лучше не вспоминать это опасное время. Разумеется, Ольшер тоже обыватель, с прошлым покончено, сейчас он получил работу и рад этому неописуемо. Жаль, что пришлось отсидеть срок, ну да без этого обойтись невозможно — все обязаны предстать перед миром как наказанные преступники. Однако где другие сослуживцы? Кто из них живет поблизости или с кем ведется переписка? Ольшеру надо отыскать офицеров шестого отдела Главного управления имперской безопасности или еще лучше руководителей и инструкторов школ особого назначения — там готовились пятерки и шестерки для заброски в тыл противника. Вторжение первой и второй очереди. Первая уже легла или попала в руки советской контрразведки, вторая должна легализироваться и ждать сигнала.
А, черт! Сколько канители. В пакете все указано и уточнено. Теперь никакой работой, никакими усилиями не восстановишь ни имена, ни клички, ни пароли. Если удастся заполнить пробел хотя бы на десять процентов, это будет уже победа. Победа Ольшера! Но он знал, что даже десять процентов потребуют уйму сил и времени.
Из Дюссельдорфа он поехал в Ганновер, оттуда в Бремен и Гамбург. Дорога из Ганновера в Гамбург испортила ему настроение — где-то рядом находился Люнебург, место пленения и заточения Ольшера, место крушения надежд гауптштурмфюрера. В Гамбурге Ольшеру повезло. Ему удалось отыскать бывшего референта секции разведки на Ближнем Востоке шестого управления имперской безопасности зондерфюрера Ганса Майера. На Ближний Восток засылалось не так уж много резидентов — это Ольшер знал точно, но все-таки засылались. И он очень обрадовался встрече с Майером. Друзья — теперь они почувствовали себя друзьями — провели несколько часов в небольшом ресторанчике и условились встретиться, вновь. Разговор был в сущности пустячным, но Ольшер получил адреса двух весьма ценных для себя людей — бывшего начальника диверсионной школы «Вальдлагерь-20» Гундта и преподавателя специальных курсов особого назначения «Ораниенбург» князя Галицына.
Ораниенбург! Вот кладезь тайн. Вот где формировались последние легионы «вторжения». Под самый занавес оттуда был сделан ход конем. В руки Ольшера попадал Галицын — один из подчиненных Скорцени, мозговой центр «Ораниенбурга», специалист по восточным вопросам. Гундт жил в Ульме, ну это потом, а Галицын скрывался где-то в старых кварталах Франкфурта. Сама судьба скрещивала их пути. Именно во Франкфурте-на-Майне Ольшер должен был встретить майора Райли.
Наскоро обделав свои нехитрые дела в северных городах, Ольшер сел в самолет, идущий прямым рейсом во Франкфурт. Давно не испытывал гауптштурмфюрер такого прилива чувств — он поверил в удачу, снова поверил. И торопил, торопил себя к цели.
Самолет летел слишком медленно, копошился в облаках, словно подбитая ворона, и никак не мог дотянуть до Франкфурта. Когда капитан оказался в аэропорту, было уже три часа дня. Он помчался в справочное бюро для уточнения адреса Галицына, но уже перед окошком киоска отказался от своего намерения — вряд ли князь числился где-нибудь под собственной фамилией, на такой риск идти сейчас безрассудно. И Ольшер поехал по маршруту, начертанному Гансом Манером.
В ресторан «Тройка» Ольшер попал где-то в начале восьмого, когда уже зажглись огни и зал наполнился гостями. За столиками сидели старые знакомые гауптштурмфюрера — так ему показалось на первый взгляд, вокруг были те же унылые лица и те же пустые глаза, что встречал он в последние годы войны на улицах Берлина. Мало что изменилось в облике эмигрантов, если не считать седины и морщин, так решительно и беспощадно напоминавших о времени. Быстро бегущем времени. Все стареют, и он, Ольшер, тоже. Неприятное напоминание. Но что поделаешь!
Личных знакомых капитан не нашел в зале, правда, у окна мелькнула физиономия Паремского, одного из активистов белогвардейского союза, однако ручаться, что это именно он, Ольшер не мог. «Не затерялся Владимир Дмитриевич, — только подумал капитан. — Живуч и удачлив, как всегда». Мысль была короткой, не задержала Ольшера, хотя и оставила крошечную занозу в сердце — он теперь завидовал всем, кто легко перешагнул грань старого и нового. Ольшер споткнулся на ней и теперь с трудом выкарабкивался наверх.
Он шел по залу, предупредительно огибая столики и чуть склоняясь каждый раз, когда замечал на себе чей-нибудь внимательный взгляд. И получалось это у него пластично, как на сцене, и доставляло самому Ольшеру удовольствие — он еще в форме, еще свеж и бодр, он еще в строю, хотя ему и перевалило уже за пятьдесят. Путешествия сквозь лес столиков при всей занятости Ольшера собственной игрой не отвлекало его от главной цели. Он искал: торопливо выхватывал из массы то одно, то другое лицо, выхватывал, разглядывал и отбрасывал. Отбрасывал потому, что это были не те лица, которые нужны. Ему нужен лишь Галицын, старый, непохожий на русского русский князь. Бритое лицо под копной седых волос, синевато-белое, худое и морщинистое. Таким обрисовал Галицына Ганс Майер и добавил при этом: «Князь уже не тот. Нет, в общем, князя…»
Пусть нет князя. В конце концов Ольшера не интересует титул Галицына. Он хочет видеть «профессора» спецдела «Ораниенбурга», подручного Отто Скорцени. Ему нужен бывший князь и бывший профессор, а это должно сохраниться — прошлого не вычеркнешь.
Столик, где, по описанию Майера, обычно сидел Галицын, — пустовал. Второй столик от угла. Значит, князь еще не явился. Надо немедленно занять место, предупредить попытку захвата позиции со стороны набегавших волнами эмигрантов. Ольшер сел и, не глядя в карточку, позвал официанта. Только крепость из тарелок и бутылок способна отразить натиск претендентов на свободное место, так рассудил капитан и заказал две стопки коньяка, бутылку минеральной воды, салат из свежих овощей и русскую солянку. Здесь все было русское, начиная от кухни и кончая обоями. Ресторан не случайно назывался «Тройкой» — оркестр исполнял старинные русские и цыганские романсы, песенки Лещенко и Вертинского. Правда, песенки эти оставлялись на конец программы, когда зал пустел и задерживалась лишь избранная публика, сохранявшая эмигрантские традиции двадцатых годов. Избранные умели слушать русские романсы со слезами на глазах и потом бросать в оркестр небрежным купеческим жестом немецкие марки. Марки, полученные в виде пособия от американских и английских разведывательных служб.
«Когда-то они получали эти марки от меня, — с брезгливостью подумал Ольшер. — Теперь нам выдают их из общей кассы…»
Галицына долго не было. Уже схлынула случайная публика, — столики пустели так же быстро, как и заполнялись до этого, лишь полукольцо у эстрады оставалось плотным. Там сидели завсегдатаи — кондовые эмигранты, самая деловая и самая состоятельная часть белогвардейского союза. «Как все знакомо, — усмехнулся Ольшер, — как верны себе люди. Они не замечают, что время идет. В 1938 году в Берлине было так же, как и сегодня во Франкфурте, только тогда они вели себя скромнее».
Зазвенела гитара, и низкий, берущий за душу голос, пропел, нет, проговорил почти шепотом, оттеняя каждый звук тоской:
Ямщик, не гони лошадей, Мне некуда больше спешить…Полукольцо стихло в каком-то скорбном молчании, головы склонились, будто песня придавила их, легла непомерной тяжестью.
Появился Галицын. Именно в эту минуту появился. Ждал, кажется, за дверью и вошел, едва только зазвенела гитара. Замер на пороге и стал слушать…