Бернард Шоу. Парадоксальная личность
Шрифт:
И хотя многие биографы утверждают, что среди предков знаменитого драматурга имелись банкиры, адвокаты, священники, шерифы и прочие уважаемые люди, однако отцом Бернарда был Джордж Карр Шоу - незлобивый и бесхарактерный человек, выросший в небогатой семье, в которой, кроме него, у вдовой матери было еще 13 детей. Это был человек, не лишённый доброты, обаяния и чувства юмора. Он даже обладал вполне привлекательной внешностью, несмотря на косоглазие. Но у него напрочь отсутствовали коммерческие способности, поэтому ещё до рождения сына, Карр Шоу, вложив все свои деньги в торговлю мукой, потерпел банкротство. Позднее Бернард Шоу напишет, что его отец был
" Все двери закрылись перед отцом...
– вспоминал Бернард Шоу.
– Следовательно, и перед моей матерью, которую не могли приглашать одну, без него". Люсинда Элизабет (Бесси) Герли - мать Бернарда Шоу, была почти вдвое моложе своего мужа. Джордж Карр Шоу влюбился в Элизабет и попросил ее руки, когда ему уже было за сорок. После смерти своей матери, осиротевшая Бесси была вынуждена жить у родной тетки, которая сурово относилась к племяннице, однако обещала отписать ей всё своё состояние, при условии если та выйдет замуж за состоятельного человека. И когда Карр Шоу сделал Бесси предложение, та согласилась, желая поскорее избавиться от опеки тётки. Последняя была вынуждена благословить семейный союз своей племянницы с Карром Шоу, однако имя Бесси было убрано из завещания.
Ещё не закончился медовый месяц, как Бесси обнаружила в шкафу множество пустых бутылок и бежала из дому мужа в порт, желая устроиться стюардессой на какое-нибудь судно и уплыть подальше от мужа-пьяницы. Однако, побыв лишь несколько часов среди пьяных и агрессивных портовых работников, молодая супруга предпочла вернуться домой, к своему пьющему, но незлобивому Карру Шоу. Со временем, она, примирившись со своей судьбой, научилась скрывать чувства и эмоции. В семье Шоу воспитывалось трое детей - две старшие дочери и Бернард, родившийся 26 июля 1856 года в Дублине на Верхней Синг-стрит, в доме 3 (теперь дом 33).
Из воспоминаний Бернарда Шоу, описанных в книге Хескета Пирсона, можно узнать о том, что дети в семье Шоу были по большей части предоставлены самим себе и жили на первом этаже вместе со слугами, которые вечно жаловались на низкую плату и тяжелую работу. Кормили детей довольно плохо. Мать якобы не была приспособлена к домашней работе, к мужу и детям относилась с безразличием. По утверждению самого Бернарда Шоу, у истоков его мирского воспитания стоит, не родители, а гувернантка:
"...Смешно сказать, она всерьез пыталась научить меня чтению. Я же как-то не припомню, чтобы книжная страница была для меня миром за семью печатями. По-моему, я родился грамотным. Она старалась привить мне и моим двум сестрам любовь к поэзии, декламируя: "Стой! Империи прах у тебя под ногами!". А преуспела бедняга в другом: растревожила наш едкий сарказм. Она наказывала меня щелчками, которые и мухи не спугнули бы, и требовала, чтобы в этих случаях я рыдал от омерзения к себе. Она завела на нас кондуиты, приучила бежать после уроков на кухню, ликующе восклицая: "Сегодня без замечаний!" - или сгорать от стыда, когда случалось обратное. Она научила меня складывать, вычитать, умножать, но делению научить не смогла, долбила свое: "Два на четыре, три на шесть", а что означает в этом случае "на" - не разъяснила".
В такой "благодатной атмосфере" и формировалась анархическая индивидуальность Джорджа Бернарда Шоу, который, по его же выражению "стал вольнодумцем, еще не научившись думать". Однако знаменитый драматург доверительно сообщил своему первому биографу и такую информацию: "Забитым ребенком я не был, родители мои и мухи не обидят, но поскольку я рос сам по себе, то и сделался страшно самонадеянным, или, точнее, самодеятельным - отлично умел и развлечь и занять себя. Пожалуй, это в чем-то сдержало мое развитие: в области чувств я по сию пору дикое животное".
Вполне возможно, что такая доверительность Бернарда Шоу сильно "режет слух" некоторым читателям и почитателям его творчести, но ведь недаром Гилберт Честертон в своей книге "Джордж Бернард Шоу, изданной на 33 года раньше книги "Бернард Шоу" Хескета Пирсона, писал следующее об одном из качеств личности своего друга: "Его манера говорить, тем паче о морали, всегда пряма и основательна - у ломовых извозчиков она сложней и тоньше". И в правоте Честертона можно убедиться, читая следующие откровения Бернарда Шоу о своём детстве:
"...Питался я на кухне. Говяжья тушенка, с которой меня воротило, кое-как приготовленная картошка, хорошая или гнилая - разбираться не приходилось, и сколько угодно чая из потемневшего фаянсового чайника. Чай настаивался в камине, так что потом вязало во рту, такой был крепкий. Сахар я крал. Голодать не случалось: отца недокармливали в детстве и он смертельно боялся, как бы дитя не голодало: пусть его ест хлеба с маслом, сколько влезет. Детские мои выходки служанка останавливала хорошей затрещиной, но однажды я набрался смелости и возроптал; она смалодушествовала, отступила, и с тех пор я вообще отбился от рук. Служанок я ненавидел, а мать любил: раз-другой, в виде счастливого исключения, она собственноручно намазала мне хлеб маслом, и намазала щедрой рукой - не просто вытерла ножик о хлеб. То, что она почти не замечала меня, обернулось к лучшему: я мог идеализировать ее сколько угодно и при этом не бояться горького разочарования. Какое счастье - пойти с ней на прогулку, в гости, поехать куда-нибудь!..
Покуда я не вырос настолько, что меня стали одного пускать на улицу, на прогулку меня выводил кто-нибудь из домашних. Давался наказ: проветрить меня на набережной канала и в парках - там целительный воздух и есть на что посмотреть. А кухарка тащила меня в трущобы, где жили ее друзья-приятели. Если же попадался щедрый дружок и навязывался с угощением, она и меня волочила в кабак, накачивая лимонадом".
После гувернантки какое-то время обучением Бернарда занимался дядя-священник, благодаря которому племянник, по его же утверждению: "знал латинскую грамматику лучше любого мальчика в первом классе, куда меня сунули". А "сунули" родители 10-летнего Бернарда в дублинскую методисткую школу, в которой их сын вскоре зарекомендовал себя совершенно никудышним учеником. И этому не следует удивляться, ибо такую "правду" признаёт сам Шоу : "Учась в "методистской", я никогда не делал дома уроков. Был я в те лета неисправимым лодырем и балбесом и, не моргнув глазом, сочинял себе любые оправдания".
И далее герой книги поясняет причины своей "неисправимости":
"Я не могу запомнить того, что меня не интересует. У меня капризная память, причем выбор ее не отличается строгостью. Я совершенно лишен стремления меряться с кем-нибудь силами, равнодушен к поощрению и похвале и, понятно, не люблю конкурсных экзаменов. Если победа достается мне, разочарование моих соперников меня не радует, а огорчает. Поражение же ранит мое самолюбие".
Однако... Вышесказанное совсем не мешает "откровенничать" Бернарду Шоу в несколько "ином ключе":