Берсерк
Шрифт:
— Ты говоришь загадками, а я не люблю загадок. Финн обиженно хмыкнул:
— Хевдинги говорят звоном мечей, женщины — взглядами, а колдуны — загадками. Я колдун. Но помни, хевдинг, победить сильного врага без потерь можно, лишь став ему другом. Тогда тебе не понадобится меч или темница. А теперь пей!
Колдуны — странные люди. Финн до утра оставался со мной в доме Лисицы, но не произнес больше ни слова, лишь совал мне в руки плошки с питьем да подставлял котел, когда меня выворачивало наизнанку. А на рассвете Он ушел и вернулась Свейнхильд.
— Я отправила словенку в яму, — заявила
— Почему Тюрка? — удивился я.
— Грек сознался, что хотел отравить тебя и Трора. Да и кто еще мог изготовить такой страшный яд? Даже Финн не распознал эту отраву.
Я улыбнулся. Хитрый грек опять обманул меня и сбежал. Теперь уже навсегда. И когда он успел сговориться со словенкой?
Свейнхильд обрадовалась моей улыбке. Ее глаза засияли.
— Не все поверили Тюрку. Твои хирдманны хотели убить словенскую рабыню, но я не позволила.
Мне было известно почему. Дара была моим подарком Свейнхильд, а если бы я умер — то даже последним подарком. С друзьями расставаться трудно, но с памятью о них — еще труднее. Свейнхильд ненавидела словенку, но не желала ее терять. Я погладил ее белую руку:
— Ты поступила верно, Лисица.
Она удивленно приподняла брови, и тогда я рассказал ей о давнем походе в Гардарику, выбросившейся за борт девчонке, предсмертном предупреждении Ульфа и своем видении. Мне незачем было таиться от Свейнхильд Она выслушала и сказала:
— Не знаю… Иногда трудно разгадать речи Ульфа. Попробуй сам поговорить с рабыней. Может, тогда ты что-нибудь поймешь…
— Может быть… — Я не собирался становиться другом рабыни и не очень-то верил в насланные заклятия, но вновь столкнуться с вороньем на Бельверсте мне не хотелось…
Лисица отправилась за водой, и в избу заглянул Скол.
— Подойди! — окликнул я.
Он потоптался на пороге, но потом уселся и принялся рассказывать об «Акуле» и обо всем, что творилось в хирде.
— Люди волнуются, — сказал он. — Воины считают словенку виновной и требуют ее смерти. Скоро Свейнхильд не сможет удержать их от расправы над рабыней. Она поняла это и даже послала человека к конунгу Свейну за помощью.
Худо! Лисица не желала огорчать меня и ни словом не обмолвилась о распрях меж моим хирдом и ее людьми, а зря!
Я нахмурился и сел. Голова закружилась.
— Ты что?! — испугался Скол. — Лежи!
— Заткнись! — приказал я. — Собери хирд. Буду говорить с ними.
— Но…
— Иди!
Озираясь, Скол вышел. Теперь нужно приготовиться. Постанывая и стискивая зубы, я подтянул к себе сундук с одеждой и отыскал в нем красную шелковую рубаху и шитую золотом безрукавку. Нацепить и то и другое оказалось не так легко, как я думал, но больше всего мучений причинил пояс. Пряжка на нем никак не желала застегиваться, а мои слезящиеся глаза не могли разобрать, в чем там дело. В конце концов я кое-как закрепил ее и, опираясь на меч, проковылял к столу. Там меня и застала Свейнхильд. Шурша платьем и что-то напевая, она быстро вошла в дом, поставила на пол ведра с водой, огляделась и, заметив пустую лавку, тревожно ахнула. Но спросить ни о чем не успела, потому что следом в избу ввалились мои хирдманны: старик Гранмар, рыжеусый Фроди,
— Ходят слухи, будто некоторые из вас требуют у Лисицы жизни ее рабыни?! — опираясь на край стола, произнес я. Стоявшая за спинами воинов Свейнхильд . прижала к губам тонкие пальцы.
— Но она отравила тебя и Трора! — возразил Фроди. А будь в живых Льот, то такие же слова сказал бы он. Но Льота не было. И Трора тоже не было… А я пытался отговорить своих людей от расправы над его убийцей. Хотя впервой ли мне лгать им?
— Кто так считает, Фроди? Ты? Может, ты говорил со словенкой и она призналась тебе в содеянном? Но в том же признался Тюрк!
— Грек сидел на цепи под столом! — не отступал Фроди. — Он не мог этого сделать. Рабыня поднесла Трору чашу с отравой!
Его речи звучали глухо, будто из пивной бочки. У меня в голове вертелись невидимые жернова, а от боли мутилось в глазах. Только бы не упасть!
Я сжал зубы и услышал певучий голос Свейнхильд:
— Вспомни пир, Фроди. Словенка подала Черному чашу по моему приказу.
Умница Свейнхильд! Боль слегка отпустила. Я сглотнул и перебил Лисицу:
— А я приказал ему выпить. Может, я виновен в смерти Трора?
Фроди смутился. Он не ожидал такого отпора. Хирдманны зашумели. Кто-то обвинял словенку, кто-то грека…
— Тихо! — рявкнул я. Гомон превратился в слабые шепотки, потом стихли и они. — Я ваш хевдинг, и никто не смеет возражать мне! Сам переговорю со словенкой и решу ее судьбу!
— Она солжет…
— Мне не лгала даже черная колдунья Джания. Или вы забыли, как преданно она мне служила?
Они не забыли колдунью. Помнили и печальную участь восставших юнцов.
Скол сокрушенно покачал головой:
— Хорошо, хевдинг. Мы будем ждать твоего решения.
Когда за последним из воинов закрылась дверь, Свейнхильд бросилась ко мне. Она думала, что я упаду, но мне нужно было держаться. Словенка…
— Веди рабыню! — приказал я.
Лисица умоляюще вцепилась в мои руки:
— Не надо! Не надо, Волчонок! Потом… Пусть потом…
— Дура! — Я отшвырнул ее в сторону. — Потом будет поздно! Сегодня я удержал хирд лишь потому, что выглядел более сильным, чем был на самом деле. Завтра они поймут это! Тащи словенку!
Всхлипывая и кусая побелевшие губы, Лисица поднялась на ноги, убрала растрепанные волосы и трясущимися руками оправила одежду.
— Я приведу ее, — сказала Свейнхильд. — Желание дорогого гостя — честь для меня…
Рассказывает Дара
Воины вытащили меня из ямы и копьями погнали к дому Свейнхильд. Лисица стояла на пороге.
— Хаки выздоровел и теперь хочет говорить с тобой, — глядя куда-то поверх моей головы, сказала она.
Говорить?! Вряд ли кровожадный берсерк станет говорить со своей отравительницей. Нет, там за дверью меня ждет не разговор, а боль и унижения… Как Тюрка…