Берсеркер
Шрифт:
— Капитан! Жестянки снесли башню и большинство прожекторов. Но мы переломали ужасную уйму ихнего брата... Как ваша рука?
— Будто деревяшка. Есть карабин?
— Что?
Брум его не слышал. Ну конечно, проклятая машина сдавила шлем и, должно быть, повредила передатчик. Прижавшись шлемом к шлему сержанта, Митч проговорил:
— Принимайте командование. Я пошел внутрь. Если смогу, вернусь.
Брум кивнул, сопровождая его к люку, но не теряя бдительности. Вокруг снова замельтешили вспышки выстрелов, но Митч уже ничего не мог поделать, пока эти два пальца тупо давят на грудь. Голова кружится. Вернуться? Кого он надеется одурачить?
Он протиснулся в люк, мимо ниш внутренней охраны, прошел шлюз. Бросив на него всего один взгляд, санитар поспешил на помощь.
«Жив пока», — отметил Митч, увидев людей и свет. От забинтованной левой руки уцелела даже часть ладони. И тотчас заметил еще одно: призрачные тычки оружия, искривляющего пространство, прекратились. Затем осознал, что его везут из операционной, а лица спешащих мимо людей озарены радостью. Чувствуя ужасную слабость, Митч еще был не в состоянии сформулировать внятный вопрос, но доносившиеся до его слуха слова вроде бы означали, что на подмогу пришел еще один корабль, атаковавший этого берсеркера с другой стороны. Добрый знак; значит, в распоряжении еще есть лишние корабли.
Носилки опустили неподалеку от мостика, где устроили место для выздоравливающих; там находилось множество раненых, пристегнутых к койкам ремнями, с дыхательными трубками на случай отказа гравитации или утечки воздуха. Повсюду виднелись боевые повреждения. Откуда они здесь, в самом сердце корабля? Ведь защитники десантных люков выстояли.
Вдруг по кораблю пробежала долгая гравитационная судорога.
— Отцепились от берсеркера, — прокомментировал кто-то поблизости.
Митч ненадолго потерял сознание. Очнувшись вновь, увидел, что люди стекаются к мостику со всех сторон. На лицах у них читалось счастливое, чуточку недоуменное выражение, будто их призвал сюда какой-то радостный сигнал. Многие несли охапки диковиннейших предметов: оружия, книг, шлемов, бинтов, подносов с пищей, бутылок и даже ошарашенных детей — должно быть, спасенных из казематов берсеркера.
Митч приподнялся на правом локте, не обращая внимания на ноющую боль в забинтованной груди и покрытых волдырями пальцах правой руки. И все равно не разглядел кресла мостика, потому что поле зрения то и дело перекрывали снующие туда-сюда люди.
Торжественно-счастливые люди подходили из всех коридоров корабля, мужчины и женщины толпились в свете разгорающихся ламп.
Пробудившись еще через час, Митч обнаружил, что поблизости установили сферу дисплея. Пространство, в котором разыгралась битва, представляло собой новую рваную туманность из газообразного металла — несколько угольков, рдеющих на фоне бездонной черноты Каменной Россыпи.
Кто-то рядом с Митчем устало, но оживленно диктовал на рекордер:
— ...по последним подсчетам, потеряно пятнадцать кораблей и около восьми тысяч человек. Повреждены все наши корабли до последнего. По нашим оценкам, уничтожено девяносто — то есть девять-ноль — берсеркеров. По последним подсчетам, сто семьдесят шесть захвачены в плен или уничтожили себя. В это все еще трудно поверить. Подобный день... не следует забывать, что не меньше тридцати штук скрылись, и они все так же опасны, как и прежде. Нам предстоит еще долго выслеживать их и сражаться с ними, но их флот разбит. Захват такого множества машин дает нам надежду наконец-то получить сколько-нибудь отчетливое представление об источнике их происхождения. Ах да, самое
Итак, чем же объяснить такой успех? Те, кто не принадлежит к Верующим того или иного рода, скажут, что победой мы обязаны новым, более прочным обшивкам кораблей, более дальнобойным и мощным орудиям, совершенно неожиданной для противника тактике — и умению наших десантников одолеть все, что берсеркеры бросали против них.
Но прежде всего история воздаст должное главнокомандующему Карлсену — за его решение атаковать в то самое время, когда примирение с венерианами воодушевило и объединило весь флот. Сейчас главнокомандующий находится здесь, навещает раненых, лежащих рядами...
Карлсен двигался настолько медленно и устало, что Митч даже подумал, что тот ранен, хотя бинтов на нем не заметил. Главнокомандующий шаркал вдоль шеренги носилок, находя слово привета или кивок для каждого. Рядом с постелью Митча он остановился, будто был потрясен, узнав его. И первыми его словами были:
— Она погибла, поэт.
Палуба на миг уплыла из-под Митча; а затем он ощутил покой, словно заранее предполагал услышать такое. Битва выжгла его душу дотла.
Карлсен блеклым голосом повествовал, как враг пробил обшивку корабля какой-то торпедой, и эта адская машина — самодвижущийся ядерный факел — будто знала устройство корабля, потому что прожгла себе путь прямо через апартаменты главнокомандующего и добралась почти до мостика, прежде чем ее остановили и погасили.
При виде таких повреждений Митч должен был сам догадаться, но он был не в состоянии мыслить. Шок и наркотики не давали ему ни задуматься, ни ощутить сколько-нибудь яркие эмоции, но он буквально наяву видел ее лицо — таким, каким оно было в том жутком месте, где Митч ее спас.
Спас...
— Я слабый, глупый человек, — говорил Карлсен. — Но я никогда не испытывал к тебе вражды. А ты?
— Нет. Вы ведь простили своих врагов. Избавились от них. Теперь у вас их нет вообще и еще какое-то время не будет. Вы герой Галактики. Но я вам не завидую.
— Да. Упокой Бог ее душу. — Но, несмотря на горе и изнеможение, лицо Карлсена светилось жизнью. Окончательно сломить этого человека под силу только смерти. Губы его тронула тень улыбки. — Ну что, настал час второй части пророчества, а? Я должен потерпеть крах и умереть, не обладая ничем. Будто человек может умереть как-нибудь иначе.
— Карлсен, вы в полном порядке. По-моему, вы сумеете пережить собственный успех. И когда-нибудь умрете с миром, все еще надеясь обрести рай.
— Вдень, когда я умру... — Карлсен медленно повернул голову, озирая всех вокруг, — я припомню сегодняшний день. День славы, день триумфа всего человечества. — Под навалившимися на него усталостью и горем по-прежнему таился грандиозный запас уверенности — не в собственной правоте, мысленно уточнил Митч, а в святом долге быть правым.
— Поэт, когда сможешь, приходи работать на меня.
— Может быть, когда-нибудь. Сейчас я какое-то время смогу пожить на военное жалованье. Меня ждет работа. Если мне не сумеют отрастить левую руку — что ж, писать можно и одной, — Внезапно на Митча навалилась ужасная усталость.
К его здоровому плечу притронулась ладонь. Голос произнес:
— Да будет с тобой Бог.
Иоганн Карлсен двинулся дальше.
Митч хотел лишь одного: отдохнуть. Потом — за работу. Мир устроен скверно, все люди дураки, но есть среди них такие, сломить которых невозможно. И об этом стоит рассказать.