Бес смертный
Шрифт:
Бомж, которому я дал десятку, тоже был в клетчатом пиджаке. Или куртке – фасон изделия был неясен за его древностью и ветхостью. И тоже был «такой опухший».
И по возрасту подходил.
– Нет, – сказал я. – Не видел.
– Жалко, – покачал головой Кирсанов. – Неудобно получилось. А у тебя какие планы?
– Никаких, – ответил я. – Вернее, надо бы мне одну девчушку разыскать сегодня.
– Девчушку? Э-э-э… Хорошо тебе.
– Мне всегда хорошо. Мне даже когда плохо – все равно
– Ты какой-то странный сегодня, – сказал Кирсанов. – У тебя ничего не случилось?
– Меня уже об этом спрашивали, – ответил я. – Нет. Ничего не случилось. Ничего из ряда вон выходящего.
Кирсанов еще раз внимательно посмотрел мне в глаза.
– Ну тогда, может, немножко попьянствуем?
– Пивка?
– На понижение не пью.
Солнце ударило светом, как током от микрофона, когда касаешься его мокрыми губами в разгар концерта.
Сверкнула мысль о том, что с давешним бомжом мы все-таки из одной команды. Просто команда очень большая.
Время принятия решения
– Вот такое у меня есть предложение, – закончил свою речь Карл Фридрихович и незаметно, как будто поправляя воротник куртки, вытер со лба пот.
– Я не врубаюсь, – сказал Железный. – Какой хер нам светиться? У нас и так все в порядке.
– Да брось ты, – вскочил с лавки молодой парень в костюме, аккуратно подстриженный, с породистым красивым лицом. – Аппарат у нас – говно, инструменты – говно. Никакого выхода, площадки – мрак, публики – ноль…
– Это у тебя публики ноль, – протянул сквозь зубы Железный. – А на нас публика ходит.
– Козлы на тебя ходят! – крикнул красивый парень. – Гопники ходят. Ты не показатель, со своими космонавтами металлическими. Кому все это надо? Это детский сад какой-то, а не музыка…
– Ага. Ты собери столько, сколько я, а потом выступай, – процедил сквозь стальные зубы Железный. – И играй свое говно дома – один хрен, параша полная, эстрада. Это не рок ваа-ще, а песенки для импотентов и пидоров.
В углу комнаты несколько человек, сгрудившихся в тени и позвякивавших там пивными бутылками, тихо заржали.
– Кончайте ругаться, – сказал Дик, пожилой, моего возраста, длинноволосый мужик. Одет он был вполне прилично, как одевались честные граждане нашего города, – брючки, пиджачок, рубашечка с галстучком, ботиночки… Однако что-то в его облике – то ли большие, как спелые сливы, глаза, внимательно глядящие на любого собеседника, то ли непроницаемая серьезность выражения – говорило о том, что приличный-то он приличный, да не совсем.
Дик работал в одной из наших главных городских газет, освещал события, так или иначе связанные с культурой. Он мог писать и о болезни сатирика Швайна, вызванной потерей рукописи нового водевиля, и о приезде в наш город известного мастера игры на пиле, и о взглядах на политику солистки стрип-шоу клуба «Пир горой». Вел колонку «Новости Радости», где анонсировал мероприятия гигантской промоутерской корпорации, брал интервью у арт-директоров клубов, дирижеров симфонических оркестров и офицеров полиции нравов.
Я видел его на экране телевизора, иногда встречал на подпольных концертах – власти терпели вольнодумство Дика и ценили его за энциклопедические знания и покладистость. Вообще, Дик – кстати, это была его фамилия, удачно похожая на стильную рокерскую кличку, – начиная от этой самой фамилии и заканчивая длинными, но хорошо подстриженными и причесанными волосами, был не человек, а один большой компромисс.
– Кончайте ругаться, – прогудел Виталий Дик, и недовольные друг другом стороны затихли.
Журналиста уважали не только власти. От кого рокеры могли бы добывать информацию о западных группах, получать объективные оценки собственных произведений, как не от меланхолично-двуличного критика? Не от меня же. Я не хуже Дика владел вопросом, но общаться с людьми разлюбил уже давным-давно. Разве что выпить, купить-продать что-нибудь, сходить на концерт… А отвечать на вопросы и рассказывать истории – увольте. По доброй воле – никогда и ни за что. Могу только под принуждением. Карл это, кажется, оценил.
– Что вы как дети малые, ей-богу! – ухнул Виталий Дик. – Мы тут никого не держим. Если кто-то хочет существовать автономно – пожалуйста. Никто не будет против. Давайте так: чтобы не терять времени и не держать здесь человека… – Дик посмотрел на Карла Фридриховича. – Да и вообще стремно все… Пока… Пока, – подчеркнул он. – Кому не нравится – до свидания. А кто хочет серьезно заниматься делом – пишем устав. Предложение, которое нам сделано, из тех, от которых не отказываются. Если мы – люди в здравом рассудке. Короче, я в любом случае буду этим заниматься, даже если сейчас уйдут все. Не хочу, чтобы рок-музыка была окончательно похоронена.
«А как это, интересно, хоронят не окончательно?» – шепнул я Карлу Фридриховичу, но тот не ответил да еще пихнул меня локтем под ребра.
– Вы-то сами, Железный, не затрахались на самопальных гитарах жужжать? – спросил породистый модник у надувшегося металлиста.
– А мне по херу, я у Отца Вселенной всегда аппарат могу взять. Или купить, или в аренду. Мы с ним дружим.
– Отец Вселенной, кстати, – спокойно сказал Дик, – по моим сведениям, стукач.
– Ты знаешь что?! Ты за базар отвечай, да! – подскочил к нему Железный. За его спиной выросли волосатые удальцы в черных косухах.