Бес в серебряной ловушке
Шрифт:
Орсо всегда быстро принимал решения. С четверть часа постояв в оцепенении, он встряхнул головой и сел за стол, придвигая к себе чернильницу…
На утреннем построении капитан Ромоло огласил распоряжения командира. С городских квартир будут отозваны в особняк еще трое солдат, количество часовых будет увеличено, любые же отлучки из особняка без личного разрешения самого Орсо на ближайшие сутки запрещаются. Ослушание карается плетьми.
Отряд расходился хмуро. Принятые меры доказывали, что происшествие куда серьезнее, нежели обычное нападение ночного душегуба, однако никаких подробностей капитан не сообщил,
Только одного из солдат сплетни не интересовали, зато новые правила приводили в неистовство. Годелот был взбешен. Он снова оказался под арестом в этом чертовом дворце именно сегодня, когда так нужно передать Пеппо последние новости. Орсо же развел мышиную суету и собирается набить особняк солдатней, но при этом даже не удосужился вникнуть в слова шотландца.
А ведь страшный монах не шутит… «Гамальяно не жить. Он загнан в угол и окружен предателями». Еще вчера все эти слова можно было принять за пустые угрозы, но не сегодня, когда труп Марцино остывал в часовне. Сегодня у Годелота нет времени ждать. Он должен предупредить Пеппо.
Утренняя смена всегда была у шотландца любимым временем караула. Город все еще хранил остатки ночной прохлады, палящее солнце спотыкалось о тени домов, не проникая в переулки, а с каналов поднималась тинистая свежесть, отчего-то казавшаяся Годелоту зеленоватой, будто могла иметь цвет.
Но сегодня часовому было не до утренних красот Венеции. Он отсчитывал удары колоколов, ожидая полудня. В полдень состоится общее построение, где нужно показаться полковнику на глаза. А затем у него будет целых десять часов времени – следующий его пост только в полночь. За это время необходимо написать Пеппо новое письмо и на два часа ускользнуть из особняка…
С трудом дождавшись смены с караула, Годелот явился на построение, сохраняя то же сумрачно-суровое выражение лица, что и другие, и стараясь не выказать волнения. Обозрел едва знакомые лица однополчан, квартировавших в городе, – он нечасто видел их и ничего подозрительного ни в одном не приметил. Снова выслушав правила, он двинулся вслед за остальными прочь из двора, но вдруг поймал прямой и пристальный взгляд полковника. Вспыхнув, Годелот отвел глаза, но уже на пороге все еще чувствовал, словно Орсо задумчиво смотрит ему в спину.
Еще на посту шотландец мучительно пытался сочинить текст послания, достаточно краткий, но способный передать Пеппо всю серьезность положения. Однако, заперев дверь своей каморки и взявшись за перо, он ни разу не запнулся. Слова пришли сами, и вместе с ними сумбурно копошащиеся мысли разом прекратили суету и выстроились в ровные ряды.
Время осторожности прошло. Это открытие даже не удивило шотландца, вдруг с холодной неоспоримостью всплыв на поверхность разума. Они не могут больше избегать друг друга, играть в шарады и выжидать, когда густящаяся вокруг мгла сама собой рассеется. Нужно пойти на риск. И довольно печься о том, сумеет ли Пеппо прочесть его письмо или найти место встречи. Друг выжил в незнакомом городе, будучи совершенно один и находясь в постоянной опасности. Пора признать: он умеет стоять на собственных ногах.
Дописав письмо, Годелот тщательно его запечатал и положил в карман камзола. Оставалось самое сложное:
Двадцать минут он провел как на иголках. Поколебавшись, не устроить ли на койке валик из одежды, отбросил эту мысль. Отсутствие солдата в комнате может иметь самое невинное объяснение, и Фарро, даже заглянув к рядовому по какой-то внезапной надобе, скорее всего, поленится идти разыскивать его по всему дому. Такой же явный трюк мгновенно обличит горе-хитреца.
Дождавшись, когда капрал деловито протопает по коридору к караулке, Годелот приоткрыл дверь и осторожно выглянул наружу. Коридор был пуст. Тихо притворив дверь за собой, шотландец прошмыгнул за угол и спрятался под лестницей, чувствуя себя будто в детстве, когда пробирался в кладовую за изюмом. По лестнице спустился истопник, неся на плече увесистую корзину, отдуваясь и фальшиво что-то мыча. Пропустив его, Годелот надел шляпу, выскользнул из-под лестницы и устремился к коридору, окна которого выходили в переулок.
Отперев задвижку и подняв тяжелую оконную раму, юноша мысленно перекрестился, перемахнул через подоконник и прижался к стене. Все тихо. Часовой у парадного входа стоит чуть за поворотом, нужно только не столкнуться с Моритом, обходящим периметр. Годелот стремительно заскользил вдоль самой стены и через несколько минут уже во весь дух несся к границе меж Сан-Марко и Каннареджо.
Сегодня этот путь показался ему нескончаемым. В каждом черном дублете ему мерещился полковник Орсо, а стрелки часов на колокольнях вращались с утроенной скоростью. У самого госпиталя он сбавил шаг, принял чинный вид и приблизился к распятию, чувствуя, как по спине и вискам течет пот, а от стука сердца на груди вздрагивает сукно. Шагнув в нишу у изваяния, он опустился на колено и зашептал молитву, опершись обеими ладонями о постамент.
Право, для тайника было не найти лучшего места. Пожалуй, нечасто Годелот молился с таким пылом, как здесь, припадая к стопам Спасителя и доверяя ему бесценные клочки бумаги.
Произнеся последнее «Аминь», шотландец перевел дыхание, низко опустил голову и вынул из-под камзола письмо. Осторожно вложив его в каменную щель, он поднялся на ноги, перекрестился и пошел прочь, сохраняя ту же благопристойную неспешность. Но в квартале от госпиталя снова ускорил шаги, а потом перешел на бег. Звон колоколов возвестил, что время неумолимо приближается к трем часам пополудни. Он задержался… Странно, ему всегда казалось, что до Каннареджо рукой подать. Черт…
И тут же его обожгла новая мысль: что, если Орсо сменит порядок караулов в соответствии с увеличившимся числом солдат? Заранее никого предупреждать не станут, ведь покидать особняк запрещено. Черт! Годелот еще прибавил ходу и вихрем помчался к мосту.
В Сан-Марко нестись во весь дух уже было нельзя, и шотландец перешел на быстрый шаг, пытаясь выровнять дыхание. Впереди показались вычурные башенки герцогского особняка. Годелот снова прибавил ходу, когда откуда-то слева вдруг донеслось: