Беседа о молитве

Ковальчук Константин

Так что каждый имеет трезвение в своей степени, только мы не употребляем слово «трезвение», и потому нам кажется, что это делание — что-то непонятное и как будто совсем неприемлемое — слишком высокое. Тем не менее, каждый человек в какой-то степени к нему приобщается и в нем упражняется.

Насчет того, что приходилось слышать от некоторых подвижников, что, дескать, «сейчас такое время и мы не можем иметь трезвения — лишь бы сохранить православную веру да соблюстись от смертных грехов…»

Мне кажется, если это говорил настоящий подвижник, то он мог сказать так по своему смиренномудрию. Подвижник обычно упражняется в самоукорении, если правильно подвизается. И потому он, находясь

в этом делании, не видит его сам в себе и не вменяет его себе в добродетель. И когда его кто-то спрашивает, то он говорит вот такую фразу, для того чтобы смирить свою душу, и не показать перед ближними, что он имеет какое-то делание.

Но может быть, конечно, и другой вариант… может и «вывих» какой-то быть — нужно смотреть, кто это говорит.

«Создается впечатление, что даже желание трезвения — уже дерзость». Ну, это мнение, можно сказать, — «смех сквозь слезы». Какая дерзость? Это жизнь! Трезвение — это христианская жизнь. Я еще раз говорю, что в трезвении есть разные степени: одно дело — когда человек воспринимает приближающийся помысел «по запаху». Помысел еще не изобразился в уме и сердце, а душа уже чувствует его приближение и распознает, какой «заряд» он в себе несет. Или это злопамятность, или сладострастие, или многостяжание, или что иное…

Тому, кто упражняется в более-менее высоких степенях трезвения, даже не нужно принимать помысла: он чувствует его «по запаху», определяет и отталкивает. Другой же, с низшим деланием, видит зверей приближающихся и влезает на дерево (как сказано у преподобного Иоанна Лествичника), спасаясь таким образом от страстных помыслов. А мы, простые христиане, хотя бы должны исполнять то, что требует от нас наша совесть. Вот наше трезвение. В этом трезвении — вся христианская жизнь. И ставить такой вопрос, что «это дерзость» просто глупо.

Как сохранить душевный мир и живую молитву в условиях современной суеты

— Но как можно сохранить душевный мир и живую молитву в условиях современной суеты?

— «Проклятье века — это спешка», — сказал один из современных поэтов. И, действительно, эта «спешка» сегодня всех весьма и весьма мучит: диавол гоняет нас от мысли к мысли, от желания к желанию, от одного дела к другому, — каждого по-своему на его месте.

Помню, какой для меня был наглядный, поучительный пример — отец Виталий [29] . Он делал все степенно, медленно, спокойно, мирно, рассудительно и, конечно же, верно. Вот эту мирность всем нам необходимо приобретать, потому что, как сказал преподобный Серафим Саровский, «стяжи мир и около тебя спасутся тысячи».

Вот этот мир нам просто необходим, ибо Господь пребывает только в мирном сердце. А когда сердце в смятении, возмущении и наполнено не тем, чем нужно — не памятью Божией, а памятью суетных забот, попечений и развлечений, тогда человек теряет Господа (чтобы не сказать — изгоняет). Господь удаляется, человек мятется и попадает в еще большие сети и козни вражии.

29

Схиархимандрит Виталий, в миру Виталий Николаевич Сидоренко, родился в 1928 году в одной из станиц Краснодарского края.

С самого раннего детства будущий старец был отмечен печатью особого избранничества Божия. С 14-летнего возраста он, судьбами Божиими, — странник. С 1948 г. — послушник Глинской пустыни (под руководством опытного духовника — схиархимандрита Серафима (Романцова)). Далее, по благословению старцев монастыря — в преддверии закрытия Глинской пустыни — монах-отшельник в Кавказских горах. И, наконец, в течение последних 16-ти лет, — пастырь стада Христова в священном сане.

Деятельно исполнив всей своей жизнью Евангелие Христово, этот замечательный подвижник явил нам образец истинно-христианской жизни.

Блаженная кончина схиархимандрита Виталия наступила 1 декабря 1992 года. Похоронен он в ограде храма св. благоверного князя Александра Невского г. Тбилиси (прим. ред.).

Бывают, правда, люди с естественной медлительностью, но это совсем другое дело. Для духовной жизни нужна ведь не сама медлительность, а духовная степенность и рассудительность — как бы мысленная такая бдительность: «Господи, как в этом деле мне поступить? Господи, а в этом как? Господи, а вот это что? Господи, а здесь что сказать? Господи, как я должен с этим человеком общаться?.. а с этим?» — т. е. постоянная внутренняя работа. И хотя этот навык приобретается не сразу, к нему мы должны стремиться (а то ведь многие даже не знают, к чему мы должны стремиться и чем мы должны заниматься внутри себя).

В этом должен упражняться каждый христианин, хотящий спастись, а не только монахи (как некоторые думают), ибо в этом делании проявляется начало покаяния, исправления, начало совлечения всего ветхого человека со всеми деяниями его и облечение в нового — по образу Христа.

Господь сказал: «Призови Мя в день скорби твоея и изму тя, и прославиши Мя» (Пс. 49:15). И когда мы обращаемся к Богу во всяком нашем недоумении, во всяком смущении, во всяком, даже самом незначительном, деле — Господь промышляет и все устраивает во благо. Мы же, будучи и в суете, не теряем Богообщения.

В наше время всеобщей суетности и многопопечительности это делание, мне кажется, одно из самых нужных и самых спасительных для человека.

— Но как быть, если наши повседневные дела все-таки ввергают нас в суету?

— Это происходит потому, что мы исполняем их неправильно, т. е. с богозабвением. Ведь любое житейское дело или послушание надо нести ради Бога, пред Богом и в Боге.

— Как это «ради Бога»?

— Мы должны молиться внутренне: «Господи, Ты видишь, что это послушание для меня неудобоисполнимо. Но ради Тебя, бывшего послушным Отцу даже до смерти крестной, я приступаю к нему: Ты только пошли благодать Твою в помощь мне, ибо без Тебя я буду творить одно лишь зло — зло под личиной добра».

Ведь если человек подумал: «Я сделаю!» — благодать отступает, и он делает ошибки, портит дело, расстраивается, ропщет на дело, ропщет на начальство, на своих сотрудников, ропщет еще на кого-то или что-то, но только не ропщет на свою самонадеянность, что он подумал: «Я это сделаю». Может быть, только в чувстве сердца прошло это движение, человек его и не заметил, но дело он начинает портить. Оно его уже отягощает, он начинает роптать на всех и вся, он — в раздражении. И если его ругают, что испортил дело, он впадает в уныние, расслабление, апатию, и может дойти до большого расстройства в жизни: «Как мне это уже надоело!.. Надо что-то изменить…», — и т. д. А фактически, все очень просто — он питает свою страсть самонадеянности, за которой идет целая цепь последующих грехов.