Беседы на Евангелия
Шрифт:
Дней сорок назад ты видел у меня прежде упомянутого мною (См. выше 15 главу ), благочестивого пресвитера Санктула, который обыкновенно каждый год приходил ко мне из Нурсийской провинции. Три дня тому назад приходил ко мне из той же провинции один инок с поразившею меня печальною вестию, что этот муж уже скончался. Хотя без слез я не могу и вспомнить об этом кротком человеке, впрочем, теперь уже без опасений могу рассказать о чудесах его, о которых слышал от соседних ему священников, людей в высшей степени правдолюбивых и чистосердечных. И как между лицами взаимно расположенными короткость обращения дозволяет более дерзновения, то и я часто побеждал его смирение, так что и сам он рассказывал о некоторых из последних совершенных им чудес. Однажды лонгобарды давили тисками маслины, чтобы выжать из них масло. Санктул, обладавший приятною наружностью и таким же характером, с пустым мехом подошел к месту действия и, приветствовав трудившихся лонгобардов с радостным видом, предложил им, более повелительно, чем как проситель, наполнить маслом его мех. Но язычники, целый день напрасно проработавшие (потому что они, при всех усилиях, не могли выжать масла из маслин), с досадою выслушали его и начали поносить его оскорбительными словами. Тогда человек Божий еще с более радостным видом отвечал им: «Так, молитесь за меня, наполните Санктулу этот мех, и — он оставит вас». Между тем, лонгобарды, не получая из олив масла и слыша от человека Божия настоятельные требования наполнить маслом его мех, пришли в сильное негодование и начали еще более позорными словами поносить его. Человек же Божий, видя, что они никак
В другое время, когда повсюду свирепствовал сильный голод, лонгобарды сожгли церковь св. мученика Лаврентия. Желая восстановить ее, человек Божий пригласил многих мастеров и рабочих. Надобно было неопустительно каждый день вознаграждать их издержки. Но как стоял сильный голод, то оказался недостаток в хлебе, и рабочие, по скудости пропитания не имея сил для труда, стали настойчиво просить себе хлеба. Человек Божий по наружности старался ободрить их и обещал доставить недостающее, но внутренно тяжко мучился, потому что не мог доставить обещанной пищи. Когда он в безпокойстве ходил туда и сюда, то пришел к печи, в которой соседние женщины накануне пекли хлеб, и, наклонившись, начал осматривать, не оставили ли они хлеба. И вдруг видит хлеб чудной величины и необыкновенной белизны. Он взял его, но не решился отнести рабочим, думая, что если это — хлеб чужой, то из желания сделал добро он впадет в грех. Итак, он принес хлеб к соседним женщинам и, показав его всем, спрашивал, не оставила ли которая–нибудь из них этот хлеб в печи. Все женщины, накануне пекшие хлеб, сказали, что это не их хлеб, что они все свои хлебы до одного вынули из печи. Тогда раб Божий с радостию поспешил к множеству рабочих с одним хлебом и, показав его, предложил возблагодарить всемогущего Бога; потом, предложив им найденный хлеб, пригласил тотчас подкрепить свои силы. Когда же они вполне насытились, святой собрал остатки, которых оказалось более, чем был самый хлеб. Эти остатки он принес им для подкрепления на следующий день. Но что оставалось после потребления, всегда превышало предложенные остатки. Таким образом, в продолжение десяти дней все мастера и рабочие ежедневно питались этим одним хлебом и были сыты, и от того, что они ежедневно съедали, назавтра были остатки, как будто бы количество хлеба увеличивалось самым потреблением и пища умножалась в устах вкушавших.
Петр. Явление чудное и поразительное, напоминающее собою чудо, совершенное Господом!
Григорий. Сам Тот, Кто насытил пятью хлебами пять тысяч человек, Кто из малого семени возращает безчисленные плоды для жатвы, Кто изводит самые семена из земли и все вместе творит из ничего, Сам Он напитал здесь чрез раба Своего одним хлебом многих. Но чтобы для тебя не показались удивительными внешние деяния достопочтенного Санктула, совершенные им силою Божиею, послушай, каков он был сам в себе, по той же силе. — Однажды лонгобарды захватили в плен диакона, держали его в узах и, наконец, решились убить. Когда день начал склоняться к вечеру, раб Божий Санктул пришел и начал просить лонгобардов об освобождении диакона из оков и даровании ему жизни. Те совершенно отказались исполнить просьбу. Наконец, видя, что они твердо решились умертвить диакона, стал просить, чтобы отдали ему его на сохранение. «Мы отдадим тебе его на сохранение, — отвечали лонгобарды, — но под тем непременным условием, что если он убежит, то сам ты должен будешь за него умереть». Человек Божий охотно согласился и взял диакона на свою ответственность. Но в полночь, видя, что все лонгобарды погружены в глубокий сон, он разбудил диакона и сказал ему: «Вставай и беги скорее. Да спасет тебя всемогущий Бог!» Но диакон, помня обещание Санктула, возразил ему: «Я не могу бежать, отче, потому что в таком случае ты, без сомнения, погибнешь». Но человек Божий Санктул нудил его к бегству: «Вставай и беги, да избавит тебя всемогущий Бог; а я — в Его власти: они сделают со мною то, что Он попустит им». Диакон бежал, а поручитель, будто бы обманутый им, остался один. На следующее утро лонгобарды, вверившие Санктулу диакона, приступили к нему с требованием своего пленника. Но благочестивый пресвитер отвечал им, что диакон убежал. «Ты знаешь, что за этим должно последовать», — сказали лонгобарды. «Знаю», — отвечал с твердостию раб Божий. «Ты — добрый человек, — сказали ему лонгобарды. — Мы не будем доводить тебя до смерти разными мучениями. Выбирай себе какой угодно род смерти!» — «Я — во власти Божией, — отвечал святой. — Предайте меня той смерти, какой предать Он попустит вам». Тогда все собравшиеся лонгобарды, чтобы скорее и без тяжких мучений прекратить жизнь Санктула, решились обезглавить его. Все находившиеся в том месте лонгобарды, узнав об осуждении на смерть Санктула, который за свою святость пользовался у них большим уважением и почетом, собрались, чтобы, по своей необыкновенной жестокости, насладиться зрелищем его смерти. Когда все по порядку заняли свои места, и из числа самых сильных был выбран один, который, несомненно, мог бы одним ударом отсечь голову, человек Божий был выведен на средину. Находясь среди людей вооруженных, святой обратился к своему оружию: он просил, чтобы ему позволено было несколько помолиться, и, получив дозволение, простерся на земле в молитве. Прошло несколько времени и выбранный палач, толкнув его ногою, чтобы вставал, сказал: «Вставай, преклони колена и протяни шею». Раб Божий встал, преклонил колена и простер выю. Но, взглянув на изъятый против него меч, сказал, говорят, вслух только следующее: «Святый Иоанне! Удержи его». Тогда выбранный палач, державший обнаженный меч, с сильным размахом поднял руку вверх, чтобы поразить, но рука его вдруг выпрямилась, и он никак не мог ее опустить, и таким образом рука его с мечом осталась прямо простертою к небу. Тогда все множество лонгобардов, собравшихся на смертное зрелище, в изумлении обратились к человеку Божию с ласками, похвалами и знаками благоговейного уважения, потому что все ясно видели, сколь был свят тот, кто остановил на воздухе руку своего палача. Потом святой встал по их просьбе. Но когда они начали просить святого, чтоб исцелил руку палача, он отказался: «Не буду я за него молиться, — сказал он, — если он не поклянется, что этою рукою не убьет ни одного христианина». Лонгобард, продолжавший, так сказать, держать руку простертою против Бога, вынужденный своим печальным положением, должен был поклясться, что никогда не будет убивать христиан. Тогда раб Господень сказал: «Опусти руку». И воин тотчас опустил ее. Потом святой присовокупил: «Вложи меч в ножны». И он тотчас вложил. Все лонгобарды, познав в Санктуле столь святого человека, наперерыв друг пред другом начали предлагать ему в дар награбленных ими волов и коней; но человек Божий отказался принять такие подарки и просил у них лучшего вознаграждения: «Если вы расположены подарить мне что–нибудь, то отдайте мне всех своих пленников, чтобы мне было за что молить о вас Бога». Желание его было исполнено: все пленники были с ним отпущены, и таким образом, по устроению Божия милосердия, один, обрекший себя на смерть за другого, многих освободил от смерти.
Петр. Чудное событие! Хотя и сам я слышал о нем от других, но, признаюсь, всякий раз, когда рассказывают, я слушаю с новым вниманием.
Григорий. Не удивляйся этому чуду Санктула, но размысли, если можешь, чем он, обладавший таким простодушием и стоявший на такой высоте добродетели, был воодушевляем? Где была его мысль, когда он с такою твердостию решился умереть за своего ближнего, для сохранения временной жизни брата, презрел свою жизнь и простер выю под меч? Какая сила любви воодушевляла его сердце, когда он не убоялся спасение ближнего искупить своею смертию? Подлинно известно, что достопочтенный Санктул не умел хорошо даже и читать. Не изучал он закона в книге, но, как исполнение убо закона любы есть (Рим.13,10), то в любви к Богу и ближнему он исполнил весь закон, и чего, по–видимому, не узнал наукою, то жило и действовало в нем его любовию. И тот, кто, может быть, никогда не читал следующих слов апостола Иоанна об Искупителе: яко Он по нас душу Свою положи, и мы должни есмы по братии душы полагати (1 Ин.3,16), тот не словом, но делом показал, что знает
Петр. Как ты думаешь, почему число добродетельных постоянно умаляется? Почему таких, которые должны были бы жить для назидания многих других, или вовсе нельзя найти, или они все более и более становятся редки!
Григорий. Порочность людей требует, чтобы из среды их были изъяты люди благочестивые, и когда приблизится конец мира, избранные будут восхищены, чтобы не видеть ничего гнусного. Посему и говорит пророк: праведный погибе, и никтоже не приемлет сердцем, и мужие праведнии вземлются и никтоже разумеет (Ис.37,1). И Соломон говорит: время разметати камение и время собирати камение (Еккл.3,5). Посему, чем более приближается конец мира, тем необходимее, чтобы были собраны живые камни для небесного здания, доколе здание нашего Иерусалима не достигнет своей меры. Впрочем, мы веруем, что не все избранные вземлются от земли, так, чтобы в мире оставались одни порочные, потому что грешники никогда бы не обратились к слезному покаянию, если бы не было никаких примеров добродетели, которые бы пленяли их души.
Петр. Итак, напрасно я сетую, что умаляются добродетельные, когда вижу, что и нечестивые погибают во множестве.
Григорий. Нисколько не дивись этому, Петр. Любви твоей известен был Редемпт, епископ Ферентский, человек достопочтенный по жизни, который почти семь лет назад переселился из сего мира. Так как он был со мною в очень коротких отношениях, когда я еще жил в монастыре, то сам он, по моей просьбе, рассказал мне, что еще во времена предшественника моего, папы Иоанна младшего [ [100] ], узнал о кончине мира. Об этом обстоятельстве знают очень многие. Он рассказывал следующее. Однажды, по обыкновению, он посещал свои приходы и остановился при храме св. мученика Евтихия. Когда начало вечерять, он приказал приготовить себе постель подле могилы мученика и здесь возлег после трудов для успокоения. Но до полуночи он находился ни в сонном, ни в совершенно бодрственном состоянии; утомление клонило его, как и обыкновенно, ко сну, но душа, как бы гнетомая какою тяжестию, бодрствовала. В этом состоянии предстал ему св. мученик Евтихий и сказал: «Редемпт, ты не спишь?» — «Не сплю», — отвечал он. «Приближается конец всякой плоти, — продолжал явившийся, — приближается конец всякой плоти, приближается конец всякой плоти!» После сего троекратного восклицания, видение мученика, представшее душевным очам Редемпта, исчезло. Раб Божий встал и начал молиться со слезами. Вскоре на небе появились страшные знамения; с севера были видны огненные копья и стрелы. Затем страшный народ лонгобардский вышел из своих жилищ и напал на нас; род человеческий, в необыкновенном множестве, как колосья на жатве, живший на земле, побит и истреблен. Города опустошены, крепости разрушены, церкви пожжены, монастыри мужские и женские разорены, селения покинуты народом, поля остались невозделанными, земля превратилась в пустыню, не осталось на ней ни одного жителя, дикие звери стали обитать там, где прежде жило множество народа. — Не знаю, что делается в других частях света, но на сей земле, где мы живем, кончина мира не только близка, но уже и наступила. Посему нам необходимо тем с большею твердостию искать вечного, чем быстрее исчезает у нас временное. Мы должны бы были презирать мир сей, хотя бы он даже ласкал нас, или прельщал нас счастием; но если он поражается таким бичом, подавляется таким бедствием, ежедневно рождает для нас столько скорбей, — этим что иное он проповедует, как не то, чтобы мы его не любили? Много бы можно и еще рассказать о деяниях избранных мужей, но умалчиваю о сем потому, что спешу перейти к повествованию о другом.
100
Разумеется папа Иоанн III.
Петр. Так как, по моему замечанию, многие, находящиеся в недрах Святой Церкви, сомневаются в жизни загробной, то прошу тебя, или из доводов разума, или из примеров, какие могут прийти на память, показать в назидание сомневающимся, что душа не умирает вместе с телом.
Григорий. Дело это очень трудное, особенно для человека занятого и имеющего в виду другой предмет. Но если есть люди, для которых оно может быть полезным, я без всякого колебания собственному желанию предпочитаю пользу ближних и, сколько поможет мне милость Божия, в следующей, четвертой, книге покажу, что душа живет и по смерти телесной.
КНИГА IV
Григорий. Праотец человеческого рода, за вину свою лишенный райских наслаждений, стал терпеть несчастие слепоты и изгнания, в котором и мы теперь находимся; через грех он вышел из себя самого и не может вкушать тех радостей небесного отечества, которыми прежде наслаждался. В раю человек привык слушать слова Самого Бога; по чистоте сердца и высоте созерцания находился в кругу блаженных духов — Ангелов; но после того как ниспал сюда, лишился умственного света, которым был исполнен. Рожденные от плоти его, во тьме сего изгнания, мы хотя и слышим о небесном отечестве, о гражданах его — Ангелах Божиих, слышим о сожителях Ангелов — душах праведных и совершенных, но как невидимых вещей нельзя знать опытом, то плотские люди сомневаются, есть ли на самом деле то, чего не видят телесными очами. Конечно, этого сомнения не могло быть в прародителе нашем; лишенный райских наслаждений, он сохранил воспоминание о том, что потерял, потому что видел это. Плотские же люди не могут чувствовать и вспоминать о том, о чем слышат; они не знают сего по опыту, как знал прародитель, по крайней мере, как прошедшее. Если бы, например, беременная женщина была заключена в темницу и родила там сына, который потом воспитался бы в темнице и вырос, и мать стала бы рассказывать своему сыну о солнце, луне, звездах и полях, о летающих птицах и бегающих конях, сын, рожденный и воспитанный в темнице, ничего не видевший, кроме темничного мрака, вероятно, не поверил бы тому, что слышал, потому что не знал бы сего на опыте. Так и люди, рожденные во тьме своего изгнания, когда слышат о предметах высших и невидимых, не доверяют, действительно ли они существуют, потому что знают только предметы низшие, видимые, между которыми рождены. Вот почему Сам Творец видимых и невидимых, Единородный Сын Отца пришел для искупления рода человеческого и послал в наши сердца Св. Духа, дабы, оживотворяемые им, мы верили и тому, что еще не можем знать опытом. Посему, если мы сколько–нибудь получаем сего Духа, залог наследия нашего (Еф.1,14), то уже не сомневаемся в бытии невидимого. А кто нетверд еще в этой уверенности, без сомнения, должен верить словам совершеннейших людей, которые уже по опыту знают о невидимом, чрез Св. Духа, подобно как неразумен был бы тот отрок, который почел бы рассказы матери о свете лживыми, на том основании, что сам ничего не видел, кроме темничного мрака.
Петр. Я согласен с тем, что ты говоришь. Но кто не верит невидимому, тот совершенный невер; а кто совершенный невер, тот ищет не веры в то, в чем сомневается, а доказательства наКто.
Григорий. Смело скажу, что и неверующий имеет веру. Если этого невера я спрошу, кто у него отец, кто мать, он, без сомнения, ответит тот и та. Если я потом буду спрашивать его, знает ли он, когда зачался, видел ли, когда родился, то сознается, что не знает и не видел; однако ж верит тому, чего не видел, потому что, не сомневаясь, указывает, кто его отец и кто мать.
Петр. Признаюсь, доселе я не знал, что и неверующий имеет веру.
Григорий. И неверы имеют веру, но, — о, если бы в Бога! Если бы имели сию веру, не были бы неверами. Но то самое осуждает их неверие, то самое призывает их к вере, что они верят относительно своего видимого тела тому, чего не видели, и не верят невидимому, которого и не могут видеть телесными очами.