Беседы на Великий пост
Шрифт:
Тема блудного сына определяет вторую фундаментальную конституэнту греха, которую можно и правильно назвать блудом. Слово «блуд» в церковно-экзегетическом контексте имеет два значения. Первое значение, в котором мы обычно это слово употребляем, означает незаконное соединение тел, и в этом отношении данное слово не всегда буквально применимо к кающемуся человеку. Есть более широкое значение слова «блуд», которое этимологически связано с понятием «заблуждаться», «заблудиться», и означает всякий отход человека от путей Божиих. И если мы внимательно будем читать Священное Писание, от Книги Бытия до Откровения Иоанна Богослова, если мы будем читать святых отцов, то обнаружим, что эти понятия – чистота и целомудрие с одной стороны и блуд с другой – всегда используются как символы отношения человека или народа к Богу. Человек (или народ) то сохраняет свою верность Богу, то уходит с Божественных путей, и тогда Господь через пророков (включая пророчества, содержащиеся в Апокалипсисе Иоанна Богослова) именно в категориях супружеской измены, в категориях блуда обличает этот отход. Поэтому и данная тема, и собственно притча о блудном сыне затрагивает каждого из нас.
Мы
Обратимся теперь к притче о блудном сыне. У некоторого человека было два сына, и младший сын сказал отцу: «Отче, дай мне следующую мне часть имения» (Лк. 15, 12). Как это понимать, если называть вещи своими именами? При нормальном порядке дел отец перед своей смертью пишет завещание, в котором делит свое имущество между наследниками, в данном случае между двумя братьями. Значит, если это желание младшего сына выразить совершенно откровенно, то получится следующее: «Отец, я вообще не могу уже терпеть, когда ты наконец умрешь? Договоримся так: ты как бы для меня уже умер, а если ты для меня умер, дай мне то, что бы мне следовало, если бы ты умер на самом деле». [1]
И отец разделил им имение. В притче, разумеется, под отцом понимается Бог, и тема «как если бы ты уже умер» вообще является фундаментальной для греха, начиная с диавола. Буквальный перевод приставки «диа» означает «разделение», и диаволу [2] изначально присуще желание обходиться без Бога, как если бы Его не было.
По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно (Лк. 15, 13). Дальше Евангелие говорит о том, что настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней (Лк. 15, 14—15). Это рассказ не о ком-то другом, а о нас. Мы можем не покидать своей комнаты, но когда наш внутренний человек приходит на распутья, когда мы или предаемся собственным фантазиям, отрываясь от реальности, или попадаем в виртуальный мир, без разбора смотря телевизор, проводя много времени в Интернете, то, телом никуда не перемещаясь, мы уходим действительно «на страну далече». Это выражается и в наших житейских оценках, только обычно мы их применяем не к самим себе, а к кому-то другому. «Где ты сейчас находишься?» – задаем мы вопрос человеку, который нас не слышит, и видно, что его мысли где-то витают. Это реальный пример такой жизни «на стране далече», т. е. не в отеческом доме – реальном мире, который создал Бог. Недаром Господь использует образ свиней, которые в Ветхом Завете и в современной Ему Иудее считались нечистыми животными (мы эту тему свиней знаем из другого евангельского эпизода, в котором Христос изгонял бесов из несчастных бесноватых людей: И бесы просили Его: если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней (Мф. 8, 31)). Свиньи здесь означают страсти. Пребывая в их плену, даже только внутренне – внешне ничего беззаконного мы, может, и не делаем – мы питаемся пищей страстей, этими свиными рожцами, которые вообще-то не являются нормальной пищей для людей. Но, уподобляясь этому нечистому животному, человек считает такую пищу нормальной и постоянно испытывает ее недостаток.
Читаем о блудном сыне далее: Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода (Лк. 15, 17). Нам очень важно обратить внимание, что покаяние или обращение начинается с того, что человек приходит в себя. Пребывать в себе, что свт. Феофан Затворник называет «внутрьпребыванием», – это одно из начальных условий для какой бы то ни было духовной жизни, потому что человек рассеянный, человек, находящийся «вне», находится, в терминологии этой притчи, «на стране далече». И это «вне» необязательно географическое, т. е. не только когда мы телевизор смотрим, или в окно на улицу, или мух считаем на потолке, но и когда нам кажется, что мы сосредоточились на себе, а на самом деле позволяем всевозможным полудремным-полуреальным мечтаниям завладевать собой. По другому образу, который принадлежит преп. Иоанну Лествичнику, великому аскетическому писателю (ему посвящен в Великий пост отдельный воскресный день), такой человек подобен бывшему хозяину дома, на которого напали разбойники, его самого связали, а в доме делают, что хотят. Это состояние человека, который находится «вне».
Довольно ярко подобное состояние показано в известном фильме «Матрица». Человек, которому кажется, что он ест, в действительности сам является пищей падшим духам. Падшие духи после грехопадения не имеют своего собственного бытия, и они рады грехопадению человека вообще и каждому проявлению этого грехопадения в частности, потому что оно является входом в дом человека, где они могут питать и восполнять свою отсутствующую природу.
И решил он так: «Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих » (Лк. 15, 18—19). И он встал, пошел к отцу своему, а отец загодя узнал, что возвращается его сын, вышел ему навстречу. Блудный сын успел произнести лишь часть заготовленной речи: «Отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим», – но заключительные слова «прими меня в число наемников твоих» отец не дал ему произнести. И это обстоятельство имеет фундаментальное значение, потому что Бог готов любить нас, терпеть нас, прощать нам, милосердовать о нас до бесконечности. Но Он не согласен только на одно, а именно, чтобы мы с Ним вступали в какие-либо иные отношения, кроме добровольно сыновних. Человек – только сын. Это может быть ушедший сын, это может быть согрешивший сын, это может быть пропавший сын, это может быть умерший сын, но это только сын и никогда – раб или наемник. И подтвердил это отношение отец тем, что дал на руку его перстень , что означает царственное достоинство сына царева.
Этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся (Лк. 15, 24). Обратим внимание на последовательность, в которой употребляются эти сочетания. Она выглядит немного непонятной, потому что по первому ощущению смерть кажется большей катастрофой, чем пропажа. Но в плане общения с Богом это не так.
Я знаю из своего опыта и из опыта многих родителей: бывает так, что дети пропадают в самом буквальном смысле – или задерживаются на час, или задерживаются на день; или, как у известного мне человека, задерживаются на месяц, и тогда мука от неизвестности такова, что мать, которая переживала это, говорила: «Вот если бы я знала, что мой сын мертв, я бы его уже оплакала, а эта неизвестность – ее я перенести не могу». И это относится не только к области наших естественных эмоций, но и к области взаимоотношений между человеком и Богом. Потому что смерть – это смерть, а пропажа – это неизвестность, которая порой мучает больше, чем боль от естественной утраты. Поэтому отец сначала говорит, а потом еще раз повторяет, что этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся .
Дальше следует тема старшего сына, которая вам хорошо известна. Это сын, который не уходил. И этот сын себя ведет диаметрально противоположно Сыну Божию Господу Иисусу Христу, если мы перейдем от притчи к ее реальному прообразу. У них есть сходство, потому что Господь Иисус Христос – Богочеловек, он никогда не разрывал с Богом, ибо Он Сам есть Бог Сын, всегда послушный Богу Отцу. Но отношение Господа Иисуса Христа ко всем Своим братьям по человечеству противоположно отношению старшего сына из притчи, потому что это отношение принятия прощения братьям, и более, чем принятия, – жертвы за дарование прощения.
Мы в своей жизни выступаем порой и в роли младшего сына (по причинам, о которых я уже рассказал), и в роли отца (который страдает от того, что не знает, где находится его дитя), и в роли старшего сына. В этой роли мы выступаем по самым разным поводам, в том числе в контексте нашей повседневной церковно-общинной жизни. И контекст этот (то, что я говорю, необязательно относится к каждому из вас, но это распространенная церковно-психологическая реакция) таков: есть церковная община, есть ее члены, которые с самого начала в ней состоят; община существует через общее богослужение, через общее Причастие; возглавляется эта община пастырем, священником. Если в эту общину приходит человек, не такой, как мы, приходит с улицы, чем-то странный, пришедший из мира греха, то он одним своим видом и поведением нарушает уже принятые частично гласные, частично негласные правила. И вдруг священник все свое внимание обращает на этого вновь пришедшего (конечно, правильно делает, потому что поступает по образу Божию и по образу Сына Божия Иисуса Христа). В сердцах многих возникает ревность, зависть и осуждение. Я, например, помню эпизод, который имел место в 70-е годы, когда открытых церквей было мало, когда люди в церковь ходить боялись, когда ходили только постоянные прихожане. Дело было на всенощной под обычный воскресный день. Народу было очень немного, так сказать, все свои, и мой духовный отец совершал елеопомазание. В это время в церковь зашли две девицы, совершенно из другого мира: накрашенные, нескромно одетые и т. д., и т. п. Всех, кто там присутствовал, охватили ужас, смятение и трепет. А батюшка, когда их увидел, обратился к ним: «Здравствуйте, хорошие мои! Вот и вы пришли!» – и всевозможным образом их приветил. Дай нам Бог всем так поступать, причем от самой глубины своего существа, потому что мы – люди «многоэтажные», сложные, мы можем заставить себя так поступить, и это лучше, чем если бы мы поступали противоположно; но искреннее хрис-топодобное отношение к людям, подобным младшему сыну, приобретается некоторым подвигом и некоторым духовным опытом.
Одновременно и неслучайно в церкви, начиная со всенощной Недели о блудном сыне и на всех воскресных всенощных до начала Великого поста, поется псалом 136 «На реках Вавилонских». Внешнее содержание этого псалма, его историческая канва посвящена Вавилонскому плену, трагической странице в жизни еврейского народа. Приведу его в русском синодальном переводе.
При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе (Пс. 136, 1). Вавилон, напоминаю вам, появляется в Священном Писании начиная со строительства Вавилонской башни. Этимология этого слова многозначна. С одной стороны, «Вавилон» означает «смешение», потому что там было осуществлено смешение языков, с другой – аккадское слово «Вавилон» буквально переводится как «врата Бога», а также как «запутанный узор», «случайное, постороннее». Таким образом, мы имеем все основания считать и по этимологии, и по самому, как вы сейчас увидите, содержанию этого псалма, что Вавилон – земля чужая.
Там пленившие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши – веселья: «пропойте нам из песней Сионских» (Пс. 136, 3). Внешнее содержание этих слов совершенно понятно, а по внутреннему значению… Я вас постоянно призываю понимать все то, что мы читали в Писании, в том числе исторические повествования, как своего рода рассказ о том, что происходит в душе человека. А внутреннее понимание таково: песни сионские – это молитва, земля – это сердце. Каждый из нас по своему опыту знает, как в зависимости от того, находится ли сердце в самом себе (а в самом себе – это значит нахождение в Боге) или в пленении страстьми, так и молитва: течет сама собой или, и это бывает гораздо чаще, дается с великим принуждением.