Бешеные псы
Шрифт:
Вертолеты рассекали влажный и удушливый закатный воздух над ними, и он кровоточил.
— Я делаю то, что должен делать, — сказал Зейн. — И я парень крепкий — сдюжу.
Мимо них трусцой пробежали морпехи. Зейн почувствовал на себе тяжелый взгляд старшего сержанта Джодри.
— Верняк, — ответил Джодри. — Но все же ты что-то недоговариваешь.
— Я никогда не стал бы вам врать, сэр.
— А ты и не врешь, пацан. Просто не знаешь всей правды.
— А в чем она — вся правда?
— Вся правда в том, что ты тянешь все без разбора
И Джодри ушел.
Зейн побежал за ним. Он не спросил, да ему было и не важно где.
Через четыре недели после подготовки на Окинаве Зейн, Джодри и четверо добровольцев стояли, ожидая, пока их втиснут в чрево Б-52 между бомбами размером с гроб.
— Последнее, что я хотел бы знать, — сказал Джодри Зейну, — как так вышло, что ты еще девственник?
— Ч-что?
— Ты же слышал — девственник.
— Меня воспитывали в строгих католических правилах.
— Да, но то было давно. А говорим мы про сейчас. Как так вышло, что ты не спал с женщинами?
Истребитель взмыл в воздух, чтобы прикрыть морпехов, которые были по уши в дерьме, затеяв перестрелку в джунглях.
Когда вой реактивных двигателей стих, Зейн сказал:
— Если мы не просто животные, секс может стать чем-то особым. Вот к чему я стремлюсь. Чего хочу.
Прежде чем он натянул две хэллоуинские, похожие на чулок, термальные маски и надел шлем с окулярами, снабженный дыхательным аппаратом, Джодри покачал головой.
— Особое — это то, что мы считаем особым. Когда вернемся, поговори с сестрой, она похожа на мою вторую бывшую. Но здесь и сейчас лови кайф от того, что ты девственник. И этот кайф, верняк, поможет тебе вернуться целым и невредимым.
Вот я здесь, подумал Зейн, когда монотонно загудели двигатели Б-52. С человеком, который видит меня насквозь, это верняк. И с четырьмя обдолбанными солдатами, которые за нами хоть в ад.
В такой тяжелой экипировке даже земля казалась ему адом. Две пары теплого белья, на ногах, одетых в носки, — башмаки русского парашютиста-десантника. Три пары перчаток. Двойная маска и обмундирование для джунглей, зимний свитер, наглухо пристегнутый молнией к круглому шлему. В холщовых ранцах у каждого из команды Зейна была система связи, разработанная УНБ. К груди каждого был пристегнут новенький, только-только придуманный аппарат под названием «глобальный позиционный сканер», запрограммированный на то, чтобы вывести их туда, где, по расчетам ЦРУ, в джунглях были проложены телефонные линии. Кроме того, в холщовые ранцы были уложены рацион на пять дней, фляга, таблетки для очистки воды, две противопехотные гранаты, дымовая шашка, автомат АК-47 и три магазина с боеприпасами.
Только Джодри и Зейн были оснащены рассчитанными на четырнадцать выстрелов девятимиллиметровыми пулеметами с глушителями.
Только они были оснащены импульсными повторителями размером не больше дешевой книжонки — новым предметом гордости и развлечения
Сталь надсадно скрипела. Ветер врывался в бомбометательные люки, открытые под бомбодержателями; цилиндры, каждый размером с гроб, находились прямо под болтающимися в воздухе ногами Зейна.
Желудок Зейна провалился куда-то вниз после того, как Б-52 подбросило, когда он избавился от нескольких тонн взрывчатого груза. К тому моменту, когда самолет выровнялся и Зейн посмотрел вниз, на черное небо, скользившее под его башмаками, бомбы были готовы взорваться уже в десяти милях за самолетом.
Мы никогда не видим вспышки. Слышим только грохот взрыва. В шутку или всерьез.
Дверцы бомбометательных люков захлопнулись.
Сквозь треск селектора до Зейна донесся голос:
— Говорит пилот. В связи с турбулентностью и изменением воздушных потоков запрашиваю смену курса. Опоздание — двадцать минут.
Надо выпутываться. Всегда что-нибудь не так. К счастью, дело только в небольшой задержке. Кайф.
Вспыхнул синий свет.
Команда Зейна подключила кислородные маски.
Вспыхнул желтый свет.
Команда отстегнула ремни, крепившие их к скамье. Сгрудилась, как можно теснее, в линию перед распашными дверцами бомбового отсека.
Красные лампочки замигали учащенно — так бьется сердце спринтера.
Зейн, Джодри и четверо добровольцев закрыли глаза.
Дверцы бомбового отсека распахнулись. Шесть человек камнем полетели вниз, выпав из чрева Б-52, воплощая мечту Зейна: первая в истории мозговая бомбежка.
Они парили, как орлы, в восьми милях над землей. Зейн и его команда заметили, что сигнальные огни их шлемов светят слишком ярко в темном небе, и, используя восходящие и нисходящие потоки воздуха, постарались сблизиться, насколько это возможно. Следуя экранам, которые выводили их к зоне выброса, они скользили вниз, покрыв двадцать миль по горизонтали в затянувшемся, озаренном светом звезд спуске, который из-за погоды задержался на полчаса, так что их парашюты с хлопком открылись уже в предрассветном тумане.
Раскинувшийся изумрудно-зеленым океаном шатер джунглей стремительно ринулся навстречу плотно прижатым друг к другу башмакам Зейна. Листья, ветви, лианы наотмашь били и хлестали его, пока он проваливался сквозь них. Пронзительно заливались птицы. Ветви деревьев вцепились в купол его парашюта. Он кувыркался, как йо-йо, пока его поджатые ноги не зависли в пятидесяти футах над землей, которую он различал сквозь пятнистое кружево листвы.
«Вишу! Я повис на дереве!»
Сквозь скрывавшие его ветви Зейн видел землю, видел других парашютистов, приземлившихся на опушке, видел самого себя, пытающегося сложить купол своего черного парашюта.