Бесконечная одержимость
Шрифт:
— Не думаю, что смогу выдержать это снова, — признаюсь я, и он мрачно усмехается.
— Сможешь, — обещает он. — Но, возможно, не сегодня.
Я тяжело сглатываю, снова глядя на толстый, угрожающий гребень, упирающийся в его ширинку.
— Чего ты хочешь? — Мягко спрашиваю я, приподнимаясь с подушек. — Ты тоже хочешь орального секса или…
— Я ничего не хочу, — твердо говорит он, начиная сползать с кровати, и я инстинктивно протягиваюсь к руке в перчатке. Он замирает, и я с любопытством смотрю на него.
— Я не понимаю. — Я хмурюсь. — Ты возбужден. Ты сам только что это сказал. Ты не хочешь трахнуть меня? Или воспользоваться моим ртом, или… — Я чувствую, как мои щеки снова вспыхивают, и мне странно обидно, что он не хочет, чтобы я вернула удовольствие, которое он только что мне подарил.
Его улыбка слегка смягчается, когда он встает.
— Нет, — спокойно говорит он. — Я думаю, ты всю жизнь ожидала, что за любое удовольствие, которое ты получаешь, тебе придется что-то дать взамен. Так что, думаю, сегодня, голубка, ты должна только брать.
Он опускается в кресло у окна, его длинное, мускулистое тело расслабляется в нем. Я все еще вижу, как он возбужден, но, похоже, он не спешит ничего предпринимать по этому поводу.
Однако у меня возникает четкое ощущение, что меня выпроваживают.
Медленно я поднимаюсь на ноги, все еще чувствуя головокружение и легкую дрожь, как будто я не полностью восстановила свое тело. Я ищу свои трусики, понимая, что понятия не имею, где они оказались, а мужчина, сидящий в другом конце комнаты и наблюдающий за мной, похоже, не намерен помогать мне их найти. Мысль о том, чтобы искать их, пока он наблюдает за мной, кажется неловкой, поэтому я отказываюсь от этой идеи и стягиваю юбку вокруг колен. Выйти из этого места без нижнего белья — наименее безумный поступок, который я совершу сегодня вечером.
Я сунула ноги обратно в туфли, радуясь, что они на низком каблуке. Джаз пыталась уговорить меня одолжить пару ее туфель на шпильках, но я бы опрокинулась, если бы попыталась выйти отсюда в такой обуви. Я и так чувствую себя как новорожденный олененок, пытающийся идти.
Мужчина все еще сидит неподвижно, когда я прохожу мимо него. Я снова смотрю на него, молчаливого и странно красивого за своей маской, на эти темно-синие глаза, устремленные на меня, и пытаюсь придумать, что сказать. Мне кажется, что я должна сказать что-то, прежде чем уйду, человеку, который только что заставил меня кончить сильнее, чем когда-либо в моей жизни.
Дважды.
— Спасибо, — вырывается у меня, и мое лицо мгновенно вспыхивает. Я с болью осознаю, как нелепо это звучит. Но он просто улыбается, а его рука в перчатке лежит на бедре, рядом с напряженным гребнем брюк его костюма. Я смотрю на его руку, на те пальцы, которые были внутри меня, и по позвоночнику пробегает еще одна дрожь.
— Мне было очень приятно, голубка, — пробормотал он. А потом он откидывается назад, откидывая голову на спинку кресла, и я понимаю, что он ждет, когда я уйду.
Он ждет, когда я уйду, чтобы он мог закончить с собой.
Мои глаза слегка расширяются, и вожделение снова проникает в меня. Я хочу смотреть. Я хочу участвовать. Я представляю, как становлюсь на колени между его ног, расстегиваю брюки и обхватываю рукой его член, засовывая его в рот, наблюдая, как меняется выражение его лица за маской.
Мое тело напрягается при этой мысли, сжимается, болит. Но он ясно дал понять, чего хочет на сегодняшний вечер. И я больше не принимаю в этом никакого участия, хотя впервые мне хочется что-то дать взамен того, что я получила. Я не чувствую себя лишней. Как будто мое удовольствие — необходимая обязанность. И это заставляет меня хотеть дать ему все взамен.
Я прикусываю губу, размышляя, стоит ли мне настаивать. Но все в нем словно закрыто, как будто ночь со мной, по крайней мере, закончилась для него. И этого чувства достаточно, чтобы я направилась к двери, неохотно отводя от него взгляд, когда собираюсь уходить.
Когда я открываю дверь, он больше ничего не говорит. Никаких прощальных слов. Он абсолютно молчалив, словно перестал существовать, и мне становится тесно в груди, когда я выхожу на улицу и закрываю за собой дверь. Я стою на месте, затаив дыхание, и еще один толчок похоти проносится во мне при мысли о том, что он может делать прямо сейчас.
Возможно, я больше никогда его не увижу. При этой мысли я чувствую легкое сожаление, но его заглушает другая мысль.
Что еще есть на свете, что я упускала все это время?
7
ИВАН
Я так возбужден, что почти не могу думать.
Какая-то часть меня чувствует себя совершенно безумным из-за того, что я позволил этой женщине уйти, не попросив ее сделать со мной все те вещи, которые я делал с ней. Я мог попросить, о чем угодно, и она, вероятно, сделала бы это, она была слишком пьяна от удовольствия после того, как я опустился на нее. Я почти уверен, что она говорила правду о том, что мужчины никогда раньше не доводили ее до оргазма. Этот оргазм — и тот, и другой — был похож на то, как будто вся жизнь сдерживаемого желания разом затопила мой язык.
Это было одно из самых эротичных ощущений, которые я когда-либо испытывал. То, как она отдалась ему, не поверив мне, когда я сказал ей, что могу сделать с ней, но все равно желая дать мне шанс. То, как она двигалась подо мной, ее вкус, звуки ее вздохов и стонов, а в конце…
Как она, блядь, кончала для меня.
Я бы совершил ужасное преступление, увидев ее на коленях, раскрасневшуюся от двух оргазмов, с набухшими и влажными губами, обхватившими мой ноющий член. Я бы поступил еще хуже, если бы услышал, какие еще звуки она может издавать, пока я ее трахаю. Узнал бы, какова она на ощупь, горячая, мокрая и тугая, трепещущая вокруг моего члена. По правде говоря, не знаю, почему я не оставил ее здесь, чтобы узнать это. Она была более чем готова. А я не из тех, кто жертвует собой. Я даже не очень хороший человек. Не из тех, кто отказывается от собственного удовольствия ради других.
Но я серьезно говорил ей то, что сказал сегодня вечером. Что-то в ней пронзило меня до костей, затронуло то, что я считал давно остывшим и мертвым. Она заслуживает того, что я ей дал, — ночи наслаждения, которая была только для нее, которая не требовала ничего взамен. Она заслуживает того, чтобы узнать, каково это — быть эгоисткой в своих собственных потребностях. Брать, не отдавая ничего взамен. Она — женщина, которая явно никогда не была эгоисткой в своей жизни, особенно в спальне.
Ее комментарий о том, что мужчины всегда становятся мягкими после того, как опускаются на нее, заставил меня покраснеть — и потому, что ни один мужчина никогда не должен быть иным, чем чертовски твердым после того, как опускается на женщину, особенно такую, как она, — и потому, что мысль о том, что к ней может прикоснуться любой другой мужчина, вызвала во мне волну собственничества, которую я никогда в жизни не испытывал раньше.