Бесконечное движение к свету
Шрифт:
Он летел как птица, расположив тело горизонтально земли, расставив в стороны руки. Потом он прижал руки к телу и летел уже как пуля или ракета. В общем, он мог летать как угодно: головой вниз, вверх, сидя, лёжа на боку. Он залетал то с одной, то с другой стороны движущихся машин, мог лететь над ними и даже под ними, в том смысле, что под землёй. Дело в том, что во время полёта он как-то перестал следить за направлением и врезался в край скалы. Никаких последствий, только тень промелькнула перед глазами. Он посмотрел в бескрайнюю синеву неба и резко взметнулся вертикально вверх.
Андрей был уверен, что теперь мог бы полететь в космос, в его самые дальние уголки. Он мог бы смотреть на галактику Млечный путь как на пятикопеечную монету. Он бы одинаково себя чувствовал в чёрной, ледяной бездне пустоты и в кипящих недрах рождающейся или умирающей звезды. Но он никуда не полетел. Он остановился на каком-то невидимом краю. Причиной тому стала внезапно появившееся мысль – «А вдруг здесь существует определённая точка невозврата?».
В армии Андрей служил в Воздушно-десантных войсках. Ему не раз приходилось летать самолётом и прыгать с парашютом. Он с уверенностью мог сказать, что ему знакомо чувство полёта. Но теперь это оказалось не так.
Когда летишь в самолёте и смотришь в иллюминатор, то истинного чувства нет и быть не может. Ведь ты сидишь в мягком кресле, под ногами твёрдое покрытие, а вид из иллюминатора похож на изображение по телевизору. Немного больше чувствуют пилоты но, по сути, управление самолётом сродни управлению тем же автомобилем или кораблём. Совсем другое дело при прижке с парашютом. Здесь ты уже телом чувствуешь воздушные потоки, натяжение купола, вибрацию строп. И тем не менее, когда Андрей совершал прыжки, он в полной мере не испытывал настоящих чувств. Здесь всё дело в том, что он, в своём сознании, ограничивался определёнными понятиями, такими как самолёт, воздух, стропы, купол. И всё. Больше он ничего не пропускал за это ограничение, в том числе и другие впечатления. Делал он это сознательно потому как считал, что если пропустить хотя бы что-то ещё, пусть даже хорошее, положительное, то вместе с ним обязательно проскочит и что-то плохое, отрицательное. Например – а вдруг что-то случиться с самолётом, а вдруг не раскроется парашют, а вдруг запутаются стропы, а вдруг резкий поток воздуха, а вдруг птица врежется в купол? Достаточно было осуществиться хотя бы одному из этих «вдруг» и на дальнейшем своём существовании можно смело было ставить крест. В смысле не распятие, а русскую букву «Х» или латинскую икс. Ну а потом уже и распятие. Люди, в реальности, столкнувшиеся с этим «вдруг» и оставшиеся в живых, резко меняли свою жизнь. В полку, где служил Андрей, из уст в уста передавалась история, произошедшая когда-то с одним из десантников. Самое смешное, что этот десантник, как потом оказалось, боялся высоты. Но армия существует не для того что бы думать и рассуждать а для того что бы исполнять и подчиняться. Когда тот садился в самолёт, никто не обратил внимания на его бледный вид. Во время прыжка всем его сознанием овладела одна единственная мысль – а вдруг парашют не раскроется. И он, действительно, по каким-то причинам не раскрылся. Когда боец это понял, ему не оставалось ничего другого, как только молиться. И он молился. Пусть не по Библии, не по-церковному, просто повторял одно и то же – «Господи… Господи… Господи…». И так всё время, пока продолжалось свободное падение. И в самый последний момент парашют раскрылся. Солдат приземлился целый и невредимый.
Потом, в жизни этого десантника, всё резко поменялось: принципы, взгляды, мировоззрение. На этой почве его даже хотели комиссовать с формулировкой «психическое расстройство». Но кое-как он, всё-таки, дослужил. А на гражданке, стал священником.
Самым страшным для Андрея были первые секунды после прыжка. Он всей своей сущностью ненавидел даже само понятие, связанное с прыжком, которое называлось свободное падение.
Глухой хлопок и резкое встряска тела, иногда довольно болезненное, после раскрытия купола, приносило моральное и физическое облегчение. Можно было, наконец, свободно вздохнуть. И уже окончательно Андрей расслаблялся, когда ноги касались земли. Напряжение за всё это время было настолько сильным, что после первого в своей жизни прыжка Андрей чуть не намочил в штаны. Потом привык, освоился и страх исчез. Он даже считал, что ему нравиться чувство полёта. Но как оказалось, он даже его не испытывал.
Теперь он мог лететь куда угодно, как угодно, совершенно не думая о безопасности и не испытывая, при этом, ни капли страха. И он летал. Он летел вертикально вниз, вверх, под углом, дугообразно, зигзагом, плавно, мгновенно, медленно, зависая, падая. Теперь ему даже нравилось чувство свободного падения. «Так, наверно, летают ангелы, эти безгрешные и прощеные души» – думал Андрей. Находясь на волне эйфории, в его сознании родились мысли, возможно, даже произнесённые им вслух – «Верую…. Верую в Господа, Создателя, Творца…. Верую в рай, в ад, в небесные силы…. Верую в бессмертие души и истинную справедливость…. Верую…». Но оставалась одна нить, которая, как поводок, пусть даже очень длинный и свободный, не позволяла сполна отдаться нахлынувшим эмоциям и возможно даже окончательно обрести веру. «Не увлекайтесь полётами…». Эти слова Простакова, как гигантский плакат с огромными буквами, возник в его воображении. Насколько крепкой была эта нить, Андрей не знал. Но у него даже не возникало мысли проверить это, потому как явившееся неопределённость могла оказаться чем угодно. В том числе и иметь фатальный исход. Именно это обстоятельство его удерживало теперь от непреодолимого желания умчаться вглубь космической бездны, что бы там, с превеликим удовольствием, бесцельно и бессмысленно мотаться между мирами, пусть даже ради того, чтобы просто за всем наблюдать.
Он снова устремился вниз, падая вертикально, расположив тело так, словно просто сильно наклонился вперёд, где-то под углом сорок пять градусов относительно условного горизонта. Он всматривался в местность под собой. Но он находился ещё очень высоко и нельзя было разобрать, что происходило внизу. И только опустившись до высоты птичьего полёта, Андрей, даже к своему удивлению, обнаружил пыльный след, исходящий от БТРа и ЗИЛа.
Он сопровождал их по посёлку, лавируя между верхушками тополей, и, как только бронетранспортёр остановился у массивных ворот, опустился впереди его, на расстоянии вытянутой руки.
Бойцы спешились, и Андрей старший начал по-деловому отдавать команды и распоряжения.
Первые выстрелы Андрей младший услышал слева от себя. Одна из пуль срикошетила от брани и «фыркнула» в листве деревьев.
Андрей старший в это время давал команду к бою.
Андрей младший сделал пару шагов вперёд, внимательно всматриваясь в ту сторону, откуда звучали выстрелы. Он заметил мерцающий огонёк из куста, находящегося на противоположной стороне улицы. Потом ещё послышалось несколько очередей из разных мест, но на этот раз вспышек Андрей не видел. И вдруг, почти у него над головой, разразилось несколько оглушительных выстрелов из крупнокалиберного пулемёта установленного на БТРе. От неожиданности Андрей пригнулся и отскочил к забору. Покуда он осознавал, что здесь ему ничего не угрожает, бой разгорался всё больше и больше.
Когда Андрей младший зашёл за БТР, Андрей старший, укрывшись там же, развернул перед собой тапографическую карту. Вдруг он резко дёрнулся всем телом, схватился обеими руками за левую ногу выше колена, и, сделав пол оборота, с диким криком рухнул на землю.
Андрей младший стоял возле ворот и растерянно смотрел на себя старшего, корчившегося в это время от боли. И хотя сам он теперь физической боли не чувствовал, но видя муки и страдания фактически самого близкого и родного человека, ему стало страшно. А страдания были не шуточные: бедняга то громко стонал, завывая и плача, то дико кричал и скалился, как угодивший в капкан хищный зверь, то таращил глаза, то закрывал их. Всё это время он рывками хватал воздух, при этом катался головой по земле, глотая поднятые при выдохе клубы пыли. Правая сторона его лица сделалась сначала серой, потом пыль смешалась с потам, прилипла к коже и превратившись в чёрную грязь.
Когда-то в детстве они играли в футбол и парень, из команды противника, оступился и сломал ногу. Андрей находился рядом, слышал его крики, видел страдальческую гримасу на лице и искривлённую ногу, следствие двойного перелома. Он понимал, что товарищу больно, сочувствовал ему. Теперь же, глядя на свои страдания, он, хотя физически и не испытывал того же, всё воспринимал намного ближе и острее. И самое главное, что увиденное теперь вселяло в него страх. Этот страх перед будущей смертью, болью, страданиями, муками и самое главное – беспомощностью. Всё это вместе взятое постепенно вгоняло его в паническое состояние.
Наконец подбежал один из бойцов и, присев рядом, приподнял ему голову. Андрей младший услышал от себя старшего слово – «жгут» – и подумал о себе как о постороннем человеке – «Он истекает кровью…».
Вдруг раздался странный звук, похожий на слабый, глухой треск и одновременно с этим, голова человека, пришедшего Андрею на помощь, сильно дёрнулась назад. Из тыльной части его головы вырвался ком тёмной, рваной массы и расплескался о колесо БТРа, образовав на нём неровное розовое пятно с багряно-чёрными вкраплениями.