Бесконечность любви, бесконечность печали
Шрифт:
На этом, пожалуй, дело и закончилось бы, да, видно, сильно запал ему в душу Сережа. Спустя несколько недель Кольтене снова прибыл в Минск, уже не один, а с семьей друзей, привезшей все необходимые документы. Процесс усыновления значительно ускорился ввиду тяжелого диагноза, а в Германии ребенку обещали полное выздоровление. Профессор Кольтене предоставил расписанный на годы вперед поэтапный план операций, первую из которых следовало провести безотлагательно. Так что довольно быстро, буквально через пару месяцев, Сережа отправился
Года три назад профессор прислал Автуховичу короткое сообщение об успешных итогах первого цикла операций и небольшой видеоролик, подтверждающий, как, опираясь на костыли, подросший Сережа делает самостоятельные шаги.
Увы, это все. Дальнейшая судьба мальчика белорусскому доктору не известна. И поинтересоваться уже не у кого: полтора года назад профессор Кольтене умер, о чем Автухович узнал из медицинской хроники. Еще он добавил: никогда не рассказал бы эту историю, если бы не одно обстоятельство.
Как-то по приезду в Минск Кольтене попросил свозить его на могилу умершего коллеги. Познакомились они в конце войны под Кенигсбергом. Молодой русский хирург, потерявший накануне беременную жену прооперировал в госпитале тяжело раненного немецкого подростка. Можно сказать, спас ему жизнь... Спустя много лет, уже в 1990-х, они снова встретились - профессор Лады- шев и... профессор Кольтене. В какой-то степени второй считал себя последователем первого, усвоив юношеский урок: и в выборе профессии, и в принципах гуманизма, которые тот проповедовал.
«Не имеет значения, кто перед тобой на операционном столе - друг, враг, какой у него цвет глаз, кожи, сколько ему лет. Ты обязан ему помочь, больной должен выздороветь», - приблизительно так процитировал он слова учителя у его могилы.
Как был бы счастлив знать Кольтене, что отблагодарил профессора Ладышева, поставив на ноги его внука!
Спустя несколько дней Леонид Борисович переслал Ладышеву ролик, который отыскал в архивах, и повторил, что, увы, больше ничем не сможет помочь: имена и фамилии истинных усыновителей ему не известны.
Вадим, раз за разом перечитывая письмо, просматривая кадры со смеющимся мальчиком, похожим на него в детстве как две капли воды, чувствовал нестерпимое желание поговорить с тем, кто видел сына, послушать его рассказ еще раз, возможно, с новыми подробностями. Потому и сорвался с места, как только получил «добро» на встречу...
Преодолев специальный и паспортный контроль, Ладышев неспешно направился мимо своего гейта к магазинам дьюти-фри - времени много, надо себя чем-то занять. Набросив на руку пиджак, он изучал этикетки с ценниками, когда сквозь стеклянную витрину заметил спешащих на посадку Артема с Кирой.
«Как мудро я поступил, однако, что не влез со своим уставом в чужой монастырь, - проводил он их взглядом.
– Каждый должен совершить свои ошибки... И потратить остаток жизни на то, что бы их исправить.
Вернувшись в свой гейт, Вадим нашел свободное кресло, достал телефон, включил видео: зеленый газон, мальчик, делающий неуверенные шаги под восторженные восклицания не попавших в объектив взрослых. Улыбается... Его сын... И не его. Найти будет архисложно. Как работают законы в Германии и насколько всесильна там ювенальная юстиция, он отлично осведомлен. Даже Хильда признала, что не в силах помочь: если приемные родители сами не захотят открыть тайну усыновления, никому и никогда она не станет известна.
Судя по всему, шанс исправить ошибку молодости у него иллюзорный... Но он не остановится и будет искать сына до конца дней.
«Еще надо придумать, как все преподать матери... Только бы ее сердце выдержало», - тяжело вздохнул Вадим, закрыл видео, перевел телефон в режим «полет» и спрятал в специальный карман чемоданчика.
– Объявляется посадка на рейс №... следующий в Ганновер...
– прозвучало со стороны стойки на выходе в посадочную зону.
Люди в зале ожидания засуетились, часть их быстро выстроилась в очередь.
«...Катя?!
– не сразу поверил глазам Ладышев, обратив внимание на беременную женщину в очках. В груди екнуло, дыхание замерло.
– Сколько же я ее не видел?
– прикинул он, неотрывно следя, как, сверив номер рейса на табло с билетом, вместе с очередью она медленно продвигалась вперед.
– Полгода? Почти... А беременность ей идет...»
Между тем Катя, периодически перекрываемая спинами, дошла до стойки, протянула билет представителю авиакомпании, сделала шаг к ступеньке, ведущей вниз, на секунду оглянулась, посмотрела прямо в сторону Вадима и... исчезла.
«Заметила?
– непонятно на что надеясь, спросил он себя.
– Вряд ли... Не с ее зрением... Вот и свиделись напоследок», - почувствовав нахлынувшую тоску, Вадим подхватил чемодан и направился к бару.
– Пятьдесят виски. Этот, - показал он рукой на откупоренную буты л icy.
Расплатился, взял протянутый пластиковый стаканчик, прошел к столику, и взгляд сам устремился туда, где обнаружил Катю. Посадка закончилась. Дверь в «рукав» была закрыта. Пересчитав билетные бланки, девушка в форме кому-то отчитывалась по рации. С противоположной стороны у другой стойки появились ее коллеги в форме.
«Мой, на Прагу», - понял Вадим, заметив, как из-за стены, перекрывавшей вид на летное поле, медленно выдвигается хвост самолета.
«Надо научиться как-то иначе любить - любить, но при этом думать только о себе, жить только своими желаниями...
– потянуло на рассуждения Вадима.
– Хотя... Тогда это уже не любовь, а чистейшей воды эгоизм... Будь счастлива, Катя!» - пожелал он и, нарушив привычку не спеша смаковать напиток, одним махом опрокинул в рот содержимое стаканчика...