Бесконечность любви, бесконечность печали

Батракова Наталья Николаевна

–  Понятно, - он что-то пометил на планшете.
– Вы, наверное, хо­тите знать, как ваша дочь?
– словно услышал он ее немой вопрос.

–  Да, - еле выговорила Катя мигом пересохшими губами.

Внутри все сжалось, скукожилось, на что один из мониторов тут

же отреагировал тревожным попискиванием.

–  А вот так нельзя!
– предостерег доктор.
– Ваша задача после кесарева - как можно быстрее встать на ноги: вам еще ухаживать за ребенком! Насколько я знаю, операции прошли успешно: и у вас, и у девочки, - ободряюще улыбнулся Олег.

–  А как она сейчас? Вы могли бы узнать?
–

с мольбой в голосе попросила Катя.

–  Конечно. Сейчас к вам зайдет медсестра, сделает необходи­мые процедуры, за это время я завершу обход и свяжусь с дежур­ным неонатологом в детской реанимации.

–  Я буду ждать...
– прошептала Катя и опять уплыла в полудре­му.

Иногда размыкая веки, она напряженно щурилась, следя за мельканием цифр в углу монитора, и снова впадала в забытье. Но при этом слух обостренно реагировал на малейший шум в кори­доре.

Наконец открылась дверь, в палату кто-то вошел. Распахнув веки, Катя попыталась рассмотреть размытую фигуру. Скрипнула табуретка, фигура приблизилась.

«Олег!» - обрадовалась она, узнав доктора, и тут же заволнова­лась: на данную минуту самое главное - состояние ее только что рожденной и тут же прооперированной дочери.

–  Все в порядке, - успокоил Олег, коснувшись ее ладони.
– Ваша дочь - еще тот боец: состояние стабильное. А вам надо отдыхать. Спите.

–  Подождите!
– ухватила она доктора за руку.
– Не уходите! Как вы считаете... каковы наши шансы?
– отрывисто спросила Катя.
– Говорите все как есть, - придала она голосу твердости.
– Я ко всему готова. Пожалуйста.

Ну, если так...
– опустил он голову.
– Вы уже знаете, что с та­кой множественной врожденной патологией дети живут от силы час-два. А ваш ребенок...
– сверился он с часами на мониторе.
– Вас в девять утра оперировали? После сложнейшей операции на кро­хотном сердечке прошло более двенадцати часов, и время теперь

–  наш союзник. У профессора Сандина золотые руки. Все должно быть хорошо, надо верить!
– ободряюще сжал он ее пальцы.

–  Я верю, - улыбнулась Катя сквозь слезы.
– С первого дня бере­менности верила: что бы мне ни говорили, что бы ни советовали, как ни убеждали!

–  Догадываюсь, через что вам пришлось пройти, - понимающе кивнул доктор.
– И что еще придется преодолеть.

–  Я знаю - две операции. Но я дала слово: мой ребенок выздоро­веет, будет жить нормальной жизнью. Чего бы мне это ни стоило.

Олег поднял голову, заглянул ей в глаза.

–  Я всегда преклонялся перед силой материнского инстинкта и такими женщинами, как вы. Уверен, у вас все получится... Знаете, я ведь тоже инвалид детства, и моя мама точно так же когда-то дала слово: сделаю все, чтобы он выздоровел! И вот результат, - доктор показал на себя и добродушно улыбнулся.

–  Вы?! Вы - инвалид детства?
– расширила глаза Катя.
– Где мои очки?

–  Держите, - протянул он очки.
– Я астматик. С младенчества

–  по больницам, на капельницах да на гормонах. И все время ря­дом была мама, боялась на минуту одного оставить. <ООпопик», «маменькин сынок», «заучка» - чего только я не наслушался!
– ус­мехнулся доктор.
– Как сейчас помню: ребята во дворе будто заве­денные носятся, а я несколько шагов пробежать не могу - сразу кашель, одышка. И, откуда ни возьмись, мама с баллончиком: если и выпускала во двор - а мы на втором

этаже жили, то всегда держа­ла окна открытыми, чтобы слышать мой кашель. Так что я больше дружил дома с книгами.

Катя надела очки и с любопытством принялась изучать док­тора: широкие плечи, крепкие мужские ладони, мускулистая шея, которую не мог замаскировать воротник-стойка униформы.

–  Не верится, - сообразив, что так пристально разглядывать че­ловека неприлично, смущенно отвела она взгляд.

А я и сам не верю, - снова расплылся в улыбке Олег.
– Про­шлым летом приезжал в отпуск, разыскал двоих ребят с того дво­ра. Надо было видеть их изумленные лица!.. Они ведь долго не понимали, почему я - не такой, как все. Однажды взяли меня на «слабо» и подбили за яблоками слазить в заброшенный сад. Мы тогда на Чкалова жили, рядом как раз начали застраивать район Могилевской - Воронянского. Людей выселили, частные подворья снесли, а сады выкорчевать не успели - яблони, груши, сливы! И год урожайный выдался, гроздьями висели, дразнили. Мы, дети каменных джунглей, такого бесхозного изобилия в жизни не виде­ли. Набрали огромные пакеты яблок, я нести вызвался. Хотелось стать своим для ребят. Ну, мальчишка, словом, - усмехнулся он.
– И вдруг сторож со стройки выскочил: как рявкнул - все врассыпную. А я-то с яблоками - не могу добычу бросить, бегу, волоку пакеты. Стал задыхаться. Хлоп по карманам - баллончика нет: во двор-то ненадолго вышел, на приступ не рассчитывал. Пацаны собрались - меня нет. Не испугались, вернулись обратно, а я на земле валя­юсь, уже синеть стал. Побежали к сторожу, тот скорую вызвал... А спустя пару дней приехали они ко мне в больницу и привезли те самые яблоки: брось они меня тогда - помер бы в кустах.

–  Молодцы ребята!
– похвалила Катя.

–  А то! У нас двор вроде как и спокойный был, но хулиганья во­круг хватало: девяностая школа рядом, о ней ого-го какая слава ходила! Но я в первой учился. Так вот, пока не переехали с мамой, больше никто меня во дворе не задирал. Зауважали.

–  А я знаю, где девяностая школа, и где первая, знаю, - обрадо­валась Катя - Я дважды жила в том районе: сначала студенткой квартиру снимала, а после - по семейным обстоятельствам. В доме между аптекой и хлебным!.

–  Неужели?!
– искренне удивился Олег.
– В этом доме до сих пор живет моя первая любовь! Детская, на три года старше, Татьяной зовут. Незнакомы?

–  Нет. Я там недолго жила, пару месяцев... А почему вы перееха­ли? Такой район замечательный, зеленый, тихий!

–  Отец с мамой развелись: не выдержал он моих болячек. Ба­бушка к тому времени одна осталась, вот мы к ней и перебрались на Якуба Коласа, - поделился Олег.
– Окна квартиры прямо на трамвайные пути выходили. Я, когда в мединституте учился, ча­сто за книгами по ночам засиживался, с первым трамваем спать укладывался. До сих пор стук колес по рельсам снится. Но друзья­ми я на новом месте не обзавелся...

Ностальгически улыбнувшись, Олег взглянул на монитор.

–  Ну вот и замечательно: давление нормализовалось, сердечко ровно стучит, - констатировал он.
– Самая надежная анестезия - приятные воспоминания! Спите. А мне пора.

–  У меня сейчас вообще ничего не болит. Как только о Минске заговорили, сразу отпустило... Олег, не уходите. Пожалуйста, по­будьте со мной еще недолго. С вами как-то спокойнее.

–  Ну хорошо, пять минут у меня еще есть. Только я дверь в кори­дор открою, чтобы слышать...