Бесконечность
Шрифт:
отдав теплоту пожелтевшим травинкам,
впитав две бутылочки, губкой лежу.
Накрыв островком, невысоким сугробом
земельную гладь и валежник сухой,
отдался дремоте под пухлым покровом,
с природой делюсь подзамёрзшей слюной.
Я в спячку впадаю уставшим медведем
средь частных подворий, кустов, пустыря,
с
под тьмою, в финале прошедшего дня.
Желаемый отдых встречаю паскудно,
смотря алкогольно-морозные сны.
Меня ж укрывает легко и уютно
последний снежок наступившей весны…
Командированный
Заштатная должность в далёком селеньи,
кудахтанья кур и мычанья коров,
добро и душевность всего населенья,
полёты пернатых и чистых ветров,
раздольная свежесть, безгрешность живущих,
мельканья зверушек, домашних зверей,
густые деревья, кустистые кущи,
открытость эмоций, речей и дверей,
гуманность деяний и душ откровенность,
всеобщая вольница русских краёв,
славянская ясность, щедроты, безбедность,
ремесленный быт, равнозначность паёв,
природное множество тварей, растений,
эдемский пейзаж, вдохновивший собой,
общинный мирок без утайки и тени
даруют свободу и сельский покой!
Радужный зонт
Под нитками струек, зернистым потоком,
штрихами шуршащей, касательной мги,
подняв воротник для тепла, ненароком,
закрыв, застегнув золотые замки,
лишь низом вбирая летящие капли,
спеша под кудряшками, гроздьями туч,
не глядя на склад облаков-дирижаблей,
не думая больше про солнечный луч,
собой промакая прохладную влажность,
терпя завихренья, порывы ветров,
храня красоту и весёлую важность,
ступая по лужицам, меж ручейков,
накрытая мрачностью поздней лазури
дворяночка, с маковой лодочкой рта,
шагает навстречу в кофейном велюре
под радужным сводом большого зонта…
Наталии Воронцовой
Подпольщик
Опальным и ссыльным слугою Пегаса
живу средь глуши и чудных старожил,
полей азиатских, густых, непрекрасных,
без книг и бумаги, пера и чернил.
Здесь кони – трудяги, бескрылые твари.
Тут музы просалены потом, трудом,
в растяжках от родов, в мозолях иль гари;
безграмотный люд, окружаемый дном.
Местечко, забытое чёртом и Богом.
Широкий, кривой захолустный мирок.
Тут можно лишиться ума ненароком,
а также уменья создать пару строк.
Бытую средь бедных пейзажей и дурней,
молчу, избегая ругательств, битья.
Снаружи, как все, а под кожей ажурный.
Я снова подпольщик среди бытия.
Привычная роль умудрённого жизнью,
что прячет ранимую душу, огонь
от ливня, плевков и ветров, укоризны
под маской колючей, кривой и не в тон.
С лица домик мой неприметен, обычен,
ухожен, покрашен, смиренен и чист.
Во всём сохраняю я местный обычай.
Внутри же идеен, цветаст и речист.
Но всё же поэмы, обрывки историй
рисую на всём потолке, за углом,
иглою вшиваю рифмовки на шторы,
пишу на обоях древесным углём…
Черепки – 75
Любовь – спорадический, редкостный случай,
факт непостоянный, недолгий, чудной,
такой раритетный, но всё ж наилучший!
Её рецидивы – момент непростой.
***
Собранье дурных алкашей под окошком,
как скоп дирижёров, хрипящих певцов,
чудных музыкантов, что могут немножко,
как поздний концерт по заявкам жильцов!
***
Себе заработаю в холод и летом,
губами и ртом, не используя слог,