Бесконечный спуск
Шрифт:
Министр
Комаров был известен тем, что около пяти лет возглавлял краевое министерство спорта и добился на этом посту серьезных результатов. Его заметили в столице: и в Белом доме, и на Старой площади. Он шел в авангарде и мог претендовать на многое. Коллеги, руководители спорта, заслуженные тренеры, владельцы и директора спортивных магазинов и клубов приезжали в их край, чтобы осваивать передовой опыт. Депутаты партии власти считали за удачу залучить его на свои мероприятия и собрания, где успехи в развитии олимпийских видов спорта провозглашались успехами самой партии.
Дела круто шли в гору. Буквально за два месяца до фатальной лавины на одном из фуршетов крупный московский чиновник, усатый и важный,
– У меня для тебя славные новости! Позавчера был на совещании на самом верху. В общем, готовься… Тебя рассматривают на место федерального замминистра. Очень надеюсь на тебя! И буду всячески способствовать…
– Оправдаю доверие, не сомневайтесь! – ответил Комаров, сдвигая свой бокал с его бокалом.
Инвесторы уже выстраивались в очередь, чтобы застолбить свою долю в комаровских проектах, среди которых имелись новые горнолыжные курорты, спортивные центры и физкультурные базы. В рейтинге такого рода проектов, вслед за сочинскими и кавказскими, его, комаровские, всегда оказывались в первой десятке.
Надо сказать, что за последние годы этот передовой опыт действительно начали внедрять по всей стране – так, сеть ФОКов покрывала крупные города, запускались специальные программы для любителей здорового образа жизни и трендовых видов спорта. Комаров создал несколько благотворительных фондов – некоторым клиентам он лично дарил дорогое снаряжение, сертификаты и путевки на посещение фитнес-клубов, горнолыжных трасс. Благотворительность эта вызывала расположение у губернатора и местной верхушки.
Правда, ретивые оппозиционные журналисты не уставали пинать краевое правительство за печальные дела в социальной сфере, отсутствие сколько-нибудь заметной поддержки малоимущих. В этом плане край сильно отставал от Москвы, Чечни или Тюмени.
Но ведь эти вопросы были не в ведомстве Комарова. Тем не менее один из недоброжелателей, имевший репутацию местного правдоруба, посмел напуститься на успешного министра. Он разнюхал неприглядный факт: одному человеку из их края когда-то Комаров лично подарил комплект снаряжения горнолыжника. Однако, когда этот человек, осваивавший сложную трассу, сломал позвоночник, не нашлось никого, – в том числе, не оказалось рядом и самого Комарова, – чтобы отыскать средства на дорогостоящую операцию. Самое печальное, что горе-лыжник после хирургии в краевой больнице окончательно сдал и лежал прикованным к постели. Опытные врачи считали, что теперь и в лучших швейцарских или немецких клиниках восстановиться ему вряд ли удалось бы.
Журналист не унимался и тиражировал эту историю все в новых и новых подробностях. Хотя он и не имел доступа к большим газетам и ТВ, интернет делал свое скверное дело – рейтинг Комарова начал падать, и какие-то затрапезные политаналитики даже упомянули об этом в закрытой рассылке с анализом событий по федеральному округу.
Комаров, как он вспоминал позднее с некоторой са-моиронией, был возмущен этим до глубины души. Он довольно быстро нашел способ заткнуть рот бумагомарателю, сующему палки в колеса делу его жизни. (А Комаров, надо сказать, развил весьма успешный бизнес, смежный с его должностью. Формально второстепенный акционер, через доверенных лиц он владел немалой долей в новейших, построенных им за последние годы спортивных проектах с современнейшей инфраструктурой, а также в сети гостиниц. Были среди этих доверенных лиц, по существующему обыкновению, и дальние родственники, превозносившие министра как самого успешного представителя их рода…)
Поскольку писака был чрезвычайно упрям и не шел на контакт, угомонить его Комарову пришлось настолько жестким способом, что, получив урок в общении с силовиками – приятелями министра, журналист по-настоящему перепугался, даже дом свой выставил на продажу, а сам спешно перебрался в другой регион. Видимо, понял, что в противном случае ему грозят уже запредельные неприятности. Вскоре о журналисте и его происках все позабыли.
Когда Комаров полностью оперился и мог позволить себе пускать пыль в глаза, выяснилось, что он не чужд изящным искусствам. Он раздобыл средства и зазвал на гастроли раскрученный джазовый фестиваль, который стал гвоздем сезона в их городе, довольно большом – можно сказать, миллионнике, если считать все население городского округа. По совету московских друзей он начал способствовать приглашению выставок знаменитых галеристов. Была среди них и нашумевшая австрийская выставка, которая демонстрировала образцы самого современного искусства: экспозиции выпадающих из тел внутренностей людей и животных. Сам Комаров не очень понимал прелести последней, как не всегда были ему по душе и эпатажи московских художественных гуру. Тем не менее, хоть и преодолевая поначалу отвращение, он находил возможным лично открывать ту или иную прогрессивную выставку, флешмоб или спектакль столичного театра, в которых любовь к человечеству и привязанность к просвещенной цивилизации выражались то в садомазохистских, то в гомоэротических тонах.
Так, на одном из вернисажей собралось несколько столичных звезд и целая толпа богемных персонажей из Москвы, Питера и Екатеринбурга, многие из них с серьгами в ушах и напудренными в буквальном смысле слова носами. Но что делать, надо соответствовать, – и мужественный спортивно-молодежный босс, закоренелый любитель женщин и девочек, подавлял свои эмоции. Со временем все эти эмоции почти что сошли на нет, в привычку у Комарова вошел непроницаемый цинизм. А руководители культуры в крае испытывали к нему ревность, поскольку он обскакал их по целому ряду направлений.
Его донимала жена, мать троих его детей, – она, что называется, бесилась с жиру, была ревнивой и подозрительной, не смирялась с ролью домохозяйки при успешном чиновнике, беспокоила совершенно нелепыми, дурацкими, как ему казалось, претензиями, пеняла на бездушие и невнимание к семье. Он ублажал ее, давал много денег, отправлял в дорогие круизы. Но ничего не помогало. В итоге Комаров бросил жену – у него, конечно же, было на примете несколько кандидатур на сожительство. Одну из них, Ларису, он приручил задолго до развода. Комаров не стал отсуживать у жены детей, хотя к младшему, Иннокентию, был сильно привязан. Иннокентий единственный, кто чувствовал и понимал отца, не разделяя взглядов на него матери и старших детей; и он все еще тянулся к нему после развода, на момент которого ему исполнилось 11 лет.
Жениться на Ларисе Комаров не спешил. Хотя она очень хотела ребенка и уговаривала его пойти на это. Но он был крайне аккуратен и промашек в данном пункте не допускал. Лариса любила горные лыжи, и иногда он даже брал ее на «вылазки», хотя это считалось мужским занятием. Но на этот раз Лариса с ним не поехала – и тем, по-видимому, спасла себе жизнь.
Спор с тестем
Первое ощущение после катастрофы – необычайные легкость и свобода. Снег не слепил глаза, несмотря на очень яркое солнце. Организм как будто обновился – старые травмы в ключице и в суставах ног не напоминали о себе… Комаров достаточно быстро привык к новой способности – летать. Хотя и не сразу сообразил, что для обитателей земного мира, включая птиц, он невидим.
Гибель от лавины не укладывалась в голове. Прошлое же, вполне ясное и отчетливое, стало, тем не менее, чем-то таким, что происходило вроде бы уже и не совсем с ним…
Вспомнился разговор с тестем, случившийся незадолго до развода. Тесть, который в первые годы брака принял его дружелюбно, в последнее время нарывался на конфликт, нагнетал обстановку. Чем более могущественным становился зять, тем более озлоблялся тесть, настраивая против него и дочь, и свою жену – тещу Комарова. За глаза, как узнал Комаров от проболтавшихся детей, тесть издевательски называл его «говнолыжником».