Бескрылые птицы
Шрифт:
Биркманы получили сто долларов, Джон М. Гравдингс — новый костюм и старую жену, а мисс Корпней — новое имя: она стала госпожой Гравдингс. Теперь сослуживцы называли ее миссис Гравдингс. Это звучало чудесно! А Граудынь стал пить теперь еще больше и через месяц после свадьбы впервые поколотил свою «молодую» жену. Силы у него хватало!
В это лето артель Биркмана часто оставалась без работы, потому что после большого краха на Уоллстрите янки стали гораздо сдержаннее. Призрак кризиса витал над континентом. Спрос на изделия американской промышленности уменьшился, внешнеторговый баланс грозил стать пассивным. Все это заметно влияло на промышленность. Все спекулятивные сделки этого периода отличались большой осторожностью. Строительная лихорадка внезапно прекратилась, фабрики уменьшили выпуск продукции, везде сокращали рабочих. В обращении появилось
Из газет, которые скупо и осмотрительно писали о великом недуге, можно было понять, что семена растущей тревоги распространились по всей стране. Каждый день полиция прибегала где-нибудь к насилию. Флегматики, довольствовавшиеся до сих пор своими сберегательными книжками, вдруг сделались строптивыми, непослушными и дерзкими.
Но, как и прежде, вечерами сверкал и шумел Манхаттан. Переливались огнями небоскребы, над улицами бесновались оргии реклам. Театры — вернее, пародия на театры — ревю, где герлс, королевы красоты, женщины с длинными ногами и женщины с идеальнейшими ягодицами показывали себя за деньги; дождь жемчугов осыпал красивое женское тело; Вандербильд строил самую большую и дорогую в мире яхту; Армия спасения била в барабаны; президент Гувер как будто обещал отменить «сухой закон»; в Чикаго никто не мог сказать, какая разница между полицией и преступниками, так как полицейские инспекторы были бандитами, а главари бандитов являлись в то же время ответственными правительственными чиновниками…
При наличии такой своеобразной гармонии в этой стране начался кризис, или, как его сначала деликатно называли, депрессия. Читатели газет на одно ученое слово стали умнее.
Тяжелые жизненные условия имели и свою положительную сторону: люди сделались серьезнее, осмотрительнее, стали наблюдать за тем, что происходит в мире, и осмысливать увиденное. После безумной погони за долларом наступил период переоценки ценностей.
В гостиной Биркмана на некоторое время совсем прекратилось хлопанье пробок, и игре в карты уже не посвящались целые ночи. Это отнюдь не означало, что о таких вещах совсем забыли: пили и теперь, но только вне дома, без ведома жен; продолжали и играть, только реже и осторожнее, так как нельзя было забывать о завтрашнем дне, который казался уже далеко не таким многообещающим, как раньше.
Иногда у Биркмана собирались его товарищи по артели и «всухую», без единой капли виски, проводили время в серьезных разговорах о тяжелом положении.
— Во всем виновны машины, — утверждал Биркман во время одной из таких бесед. — Они делают нас лишними и ненужными. Ежедневно изобретают все новые и новые усовершенствования. Скоро из тысячи рабочих понадобится только один — чтобы обслуживать машину. Остальным придется околевать с голоду.
— И что же, по-вашему, нужно делать? — спросил у него Волдис.
— Во-первых, разбить все на свете машины, — ответил Биркман. — Потом всех изобретателей объявить умалишенными, а тех, кто еще осмелится изобретать новые машины, вешать, потому что их изобретения обрекают на голодную смерть тысячи людей. Вот тогда не будет больше безработицы и перепроизводства.
— Well, that’s you’ve spoken very well! [72] — воскликнул восхищенный Граудынь.
— Вы говорите: надо уничтожить все машины, — улыбнулся Волдис. — А как вам понравится, если вдруг перестанет гореть электричество, не будет железных дорог и вам придется шагать пешком пять-шесть миль на работу? Как вы отнесетесь к тому, что не будет больше кино, утренних и вечерних газет с последними известиями со всех концов света, что груз на пароходы придется поднимать старыми ручными лебедками и из нашей жизни вдруг исчезнет все, к чему вы привыкли и без чего, я твердо убежден, вы не можете себе представить жизни?
72
Хорошо, то есть хорошо сказано! (англ.).
Вопросы Волдиса слегка смутили собравшихся. Граудынь
— Уничтожать следует не все машины, — сказал он наконец, но уже менее уверенно. — Те, которые служат для нашего удобства, производят нужные нам предметы, можно оставить, они всем полезны. Следовало бы взорвать только те, которые производят товары на мировой рынок, которые порождают перепроизводство и делают ненужным человеческий труд.
— Но, друзья, — сказал Волдис, — перепроизводство само по себе не такая уж плохая вещь, это далеко еще не означает голод и нищету. Если мир переживает экономический кризис из-за перепроизводства, это вовсе не значит, что он стал худосочным, малокровным. Как раз наоборот — он страдает от ожирения. Надо уничтожать не машины и тех, кто их изобрел, а тех, кто эти машины присвоил как частную собственность. Частная собственность на машины — это преступление, подлое ограбление остальных людей. Надо сделать машину достоянием всего народа, чтобы она выпускала продукцию для всего народа, — тогда она не будет золотым дном для немногих и причиной обнищания и голода многих. Ведь именно так и поступили в Советском Союзе: все заводы и фабрики там принадлежат государству, народу, работают для народа — и там не знают безработицы. Значит, дело не в машинах и не в том, что их слишком много, а в том, кому принадлежат эти машины и на кого они работают, — дело в общественном и государственном устройстве.
Единственным ответом Волдису было неопределенное бормотание. Пораженный Биркман испуганно смотрел на земляка, но ничего не говорил. Не привыкли к таким речам эти люди, идеалом которых была сберегательная книжка и мещанское благополучие.
…Как ни плохо было в это время с работой, Волдис все же зарабатывал столько, что ему хватало на жизнь и не нужно было трогать старые сбережения, которые позволяли ему сравнительно спокойно думать о ближайшем будущем. Все надеялись, что кризис минует, что это лишь небольшое испытание, туча, ненадолго заслонившая небосклон, после чего опять выглянет солнышко и всем будет хорошо. Как бы в подтверждение этих предположений, примерно в середине лета знакомому подрядчику Биркмана подвернулся подряд на ремонт нескольких домов с дешевыми квартирами. Предвиделась работа месяца на два. Люди облегченно вздохнули. Джон М. Гравдингс даже нашел возможным позволить себе некоторую расточительность: опять он разгуливал с полными карманами бутылок, а заодно и поколачивал миссис Гравдингс.
Затем произошла неприятность с маленьким Биркманом — мойщиком посуды в гостинице. Из-за снижения оборота дирекция гостиницы сократила штат служащих. Уволили и нескольких мойщиков посуды. Маленького Биркмана пока еще оставили, так как за него замолвил слово третий повар. Но среди уволенных было несколько коренных американцев, и кто-то из них послал донос в полицейский участок с просьбой проверить, по каким документам проживает и каким путем попал в Соединенные Штаты мистер Биркман.
Товарищи Волдиса Витола по работе или уже приняли американское подданство, или во всяком случае получили так называемые «первые документы», поэтому их не трогали и им не угрожала высылка из Соединенных Штатов. До сих пор иммигранты пользовались льготой: они могли годами жить без разрешения на въезд, достаточно было удостоверения с места работы. В Нью-Йорке проживало немало таких «нелегальных». Если ничего не случалось и им удавалось прожить необходимые три года, тогда нечего было бояться высылки, — по крайней мере такое положение существовало до этого времени, — по прошествии трех лет выдавали «первые документы», и их владелец считался кандидатом на американское подданство.
Полицейские власти знали, что в Соединенных Штатах много «нелегальных». До тех пор, пока такой человек не сталкивался с законом, его не преследовали, но стоило ему совершить малейший проступок, который карался штрафом в один доллар — сказать неосторожное слово или по незнанию нарушить правила уличного движения, — и ему приходилось с первым же пароходом покидать Новый Свет. Теперь, по мере углубления кризиса, власти запретили въезд и следили за всеми подозрительными и нежелательными элементами. С бруклинских улиц один за другим исчезали знакомые моряки.
Однажды вечером на квартире Биркмана появилось четверо полицейских, они искали маленького Биркмана и Волдиса Витола, — очевидно, какой-то усердный сосед донес и на Волдиса. Он ожидал этого и не очень удивился, увидев на пороге комнаты полицейских.
— Соберите свои вещи, — сказал полицейский сержант, — и следуйте за нами. В вашем распоряжении полчаса, поторопитесь.
— Все брать с собой? — спросил Волдис. — Или мы еще вернемся сюда?
— Вряд ли… — цинично ухмыльнулся сержант.