Бескрылые птицы

Лацис Вилис Тенисович

— А вот Блаву посчастливилось, — продолжал Андерсон. — Он тоже пробрался в Соединенные Штаты и почти год проработал на судне, перевозившем контрабандой алкогольные напитки. Говорят, ужас сколько зарабатывал — получал проценты с общего дохода. Уж на что Блав известный транжира, и то не смог все пропить, даже накопил несколько тысяч долларов. Когда в воздухе запахло паленым, Блав перекочевал в Австралию. Сейчас он живет в Мельбурне на широкую ногу: женился на богатой вдове, у него собственный дом и десятка два автомашин. Нечего и думать, что он когда-либо вернется в эти края.

«Затерялся навеки на чужбине», — подумал Волдис о маленьком смуглом кочегаре, который так хорошо свистал и пел.

— А что ты думаешь делать? — спросил Андерсон. — Хочешь еще пошататься по белу свету?

— Нет, не хочу, — ответил Волдис. Его взгляд сделался мрачным, почти грозным. — Я вернусь домой. Хватит дурака валять. Надо наконец заняться чем-нибудь таким, чтобы жизнь не зря была прожита.

— Знаешь что, у нас на пароходе нет боцмана, — вспомнил Андерсон, — Старый боцман подхватил дурную болезнь и остался в больнице в Гулле. Попробуй наняться. Я шепну старику несколько словечек, он ко мне хорошо относится.

— Сомневаюсь, чтобы вышло что-нибудь. Я ведь никогда не был боцманом.

— Ну, на палубе-то тебе приходилось работать?! Краски тереть умеешь?

— В Америке научился.

— Узлы знаешь?

— Немножко знаю.

— Чего же ты боишься? Заходи сегодня же, иначе будет поздно.

— Хорошо, можно попытаться.

— Вот и ладно. Слыхал? Мы теперь будем в Данциге брать уголь для Риги.

В пивную вошли две женщины, сели в углу у столика и уставились на моряков. Им тоже теперь жилось хуже. Кризис… Андерсон беспокойно задвигался.

Волдис встал и протянул ему руку.

— Не забудь прийти сегодня вечером! — напомнил Андерсон.

— Приду!..

***

Вечером Волдис направился на норвежский пароход, но Андерсон был пьян и не смел в таком виде показываться на глаза капитану, поэтому в тот вечер разговор не состоялся. Наутро Волдис застал капитана, когда тот собирался идти в союз искать нового боцмана. Довольный, что ему не нужно брать совершенно незнакомого человека, которого предложат в союзе, капитан не стал слишком детально интересоваться прошлой карьерой Волдиса. Его приняли на работу. В тот же день он перебрался с вещами на пароход.

Стояла уже поздняя осень. По утрам долго держался туман, а вечерами становилось прохладно… В одно такое туманное утро пароход Волдиса вышел в море. То и дело слышались звуки колоколов со стоящих на якорях пароходов. Со всех сторон гудели сирены идущих неполным ходом судов. Где-то вдали, в невидимом море, отдавалось многоголосое эхо. Корпус парохода водоизмещением в три тысячи тонн осторожно, будто ощупью, врезался в белую мглу, а в туманной пустыне угрожающе выла и стонала сирена.

Часть третья. Бескрылые птицы

ГЛАВА ПЕРВАЯ

На улице Путну потемнело: большая снеговая туча заслонила небо. Мокрый противный снег огромными мохнатыми хлопьями падал на землю, на ухабистый тротуар, осыпал редких прохожих, маленький киоск, стоявший на перекрестке, и полицейского, который одиноко скучал на посту, поигрывая выразительным символом своей власти — белой резиновой дубинкой, прозванной в народе «континентом» [74] . Полицейскому было холодно. Мокрый снег оседал на его густых пышных усах, очень похожих на усы самого начальника полицейского участка. Таявший снег грозил уничтожить это почетное сходство — кончики усов намокли и уныло повисли книзу, а некоторые особенно непослушные волосинки топорщились в разные стороны, как иглы ежа.

74

«Континент» — фабрика резиновых изделий в Риге (в Задвинье), изготовлявшая, в частности, полицейские резиновые дубинки. В 30-х годах получила новое название — «Метеор», которое сохранилось и в послевоенные годы. В настоящее время — один из филиалов фирмы «Сарканайс квадратс».

Это тихий район. Только изредка торопливо прогромыхает по направлению к порту грузовик с бочками, ящиками, кипами льна или крепежом, и опять на улице пусто. Никто не мешает воробьям драться из-за лошадиного помета. Из труб домов вьется дым самых различных оттенков: совершенно черный, зеленовато-белый, прозрачно-голубой и даже пестрый, в зависимости от топлива. Полицейский знал, что черный дым дают уголь и брикеты, — наверное, какой-нибудь портовый рабочий жжет наворованное топливо. Зеленоватый дым шел от старых гнилушек — трухлявых железнодорожных шпал или от забора соседней мельницы, который доска за доской растаскивали по ночам. А чистый, почти прозрачный дым… он не успел определить источник этого сорта дыма, потому что на улице показался человек.

Пьяный человек… Запахло протоколом… Полицейский направился навстречу пьяному, внимательно приглядываясь к нему.

Впрочем, это было явление, не заслуживающее особого внимания: человек среднего роста, лет пятидесяти или немного старше, лицо и одежду которого покрывала белая пыль, — очевидно, он работал на местной мельнице. Безвольно кривился его рот, глаза бессмысленно следили за движением рук, тщетно нашаривавших что-то в карманах. У киоска он остановился. Полицейский следил за каждым его движением. Пусть только он позволит себе сказать что-нибудь такое, чего мужчины не говорят в присутствии женщин… А может быть, его занесет в подвернувшееся окно или он налетит на встречного прохожего… или по крайней мере заорет…

Но пьяный молчал. Обшарив карманы, он вывернул их наизнанку, пожал плечами и сплюнул. (Какая административная недальновидность — не запретить плевать на улице!)

— Забыл дома кошелек… — проворчал прохожий. — Вы, наверно, мне в долг не дадите? Мне нужна большая пачка «Спорта». Газету уже взял кто-нибудь?

— Да, только что приходила ваша супруга, — ответила старуха продавщица.

Пьяный улыбнулся: как можно его жену назвать супругой? Да и могла ли быть супруга у такой вечно выпачканной мукой образины?

— Значит, вы не дадите мне «Спорт»? — повторил он.

— А если вы потом забудете?..

— Вы мне напомните.

— Могу, конечно, но… Да ладно, ничего не поделаешь, ведь знакомый…

Рабочий взял папиросы, тут же открыл пачку и закурил. Он совсем не скандалил, не шумел, и полицейский разочарованно отвернулся. Опять целый день без протокола! Долго ли начальство будет с этим мириться? Заподозрят его в дружбе с населением… переведут в другой участок, куда-нибудь на окраину. Почему этот тип не кричал, не задевал прохожих? Полицейский остановился и оглянулся: пьяный медленно, слегка пошатываясь, осторожно шагал вперед. Придраться было решительно не к чему.