Бесноватые
Шрифт:
— Мы поедем на ранчо, где ты сможешь спать под открытым небом, в пустыне, прямо под звездами, как ты всегда хотел, — говорил он своему другу. Маркус не отвечал. Ему и не надо было этого делать — благодарный взгляд говорил за него. Саймон чувствовал, что делает больше, чем просто хоронит страх и подозрения, оставшиеся от старика. У него было такое ощущение, что он завершает работу, начатую его матерью.
Их четверка оставила дождливую Англию позади, и белый лайнер взвился высоко над землей. Маркус не мог оторвать глаз от вида из окна, даже когда принесли обед.
— Я
— Не волнуйся, — улыбнулся Саймон, — облака еще будут в небе, когда ты поешь. Лететь нам долго.
Они выпили вина из пластиковых стаканчиков за семейное счастье друг друга.
— Иногда чувствуешь себя так, как будто общаешься с ребенком, — сказала Сара Бекки. — Он видит мир настолько по-другому, что я боюсь за него.
— О, скоро ты приведешь его в форму, — Бекки допила вино. — Слышала, ты приготовила ему работу?
— Посмотрим. Это зависит от того, готов ли он поработать на моего отца. Никто ведь не рассчитывает, что он в одночасье станет таким же, как все.
— Не думаю, что это так уж опасно, — ответила Бекки, глядя, как Маркус наклоняет голову к окну, пытаясь разглядеть землю под самолетом.
Очередь на таможню в международном аэропорту Лос-Анджелеса являла собой контролируемый хаос. Впереди них изможденная грузная черная женщина в форме с золотыми шнурами разделяла очередь прибывших на потоки. Саймон и Бекки попытались остаться вместе с Маркусом и Сарой, но офицер развела их. Саймон оглянулся назад, озабоченный тем, что очереди разделились, разойдясь по разным концам зала. Прибывшие пассажиры проскальзывали вперед и назад между передвижными барьерами, проталкиваясь вперед с ручной кладью наперевес.
— Эта часть путешествия ему не понравится, — беспокоился Саймон. — Ты знаешь, как у них обстоит дело с правилами и установлениями. Им стоит только заорать — «Оставайтесь за линией!» — и готово дело, он испугается.
— Может, перестанешь дергаться? — Бекки ногой подтолкнула сумку вперед. — С ним же Сара.
Но когда они подошли к белой полосе перед столом пограничника, Саймон оглянулся и увидел, что Сара стоит одна.
— Где он? — спросил он ее беззвучно одними губами. Она указала за стол инспектора по иммиграции: два офицера куда-то уводили Маркуса.
— В чем дело? — спросил Саймон жестом, но Сара только растерянно пожала плечами.
— Я знал, — сказал он Бекки, — что-то не в порядке с его паспортом. Они повели его допрашивать.
— Я проверяла его паспорт, Саймон, он был в порядке. Возможно, в компьютере было что-то сомнительное о его отце. У Говарда когда-нибудь были проблемы с въездом в Штаты?
— Откуда же я знаю?
— Может, эта фамилия занесена в какой-нибудь черный список. Может, они просто хотят удостовериться, что он действительно тот, за кого себя выдает.
— Ну вот, теперь он подумает, что это все-таки заговор, правда? — сказал Саймон, с каждой секундой беспокоясь все больше и больше. — Он подумает, что все это время мы его обманывали. Сидит теперь в комнате, а какие-то типы в форме задают ему вопросы…
— Не будь глупым, он взрослый человек, даже если он не…
— Нет, он никакой не взрослый, в том-то все и дело. Все это для него внове. Он видит это все глазами ребенка. Боже, я должен был знать, что не надо было его тащить сюда!
— Ты не мог бы расслабиться? — спросила Бекки. — Мы же в Америке, а не в России.
— Да какая разница! Здесь надо везде давать взятки, чтобы хотя бы что-нибудь сдвинулось. Куда они его ведут?
Но Маркуса уже не было видно.
Бекки прошла первой. Пограничник казался раздражающе медленным: она предположила, что после 11 сентября ему приходилось выполнять свои обязанности более тщательно, чем раньше. Как только он поставил ей в паспорт печать, она кинулась вперед, заглядывая в комнаты, где проходили собеседования, но двери, расположенные по левой стороне коридора, были закрыты.
— Где он? — спросил Саймон, пройдя пограничный контроль и догнав Бекки. Ты его видела?
— Нет еще. Это может занять какое-то время. Я как-то ждала отца больше часа. А вот и Сара.
— Что случилось? — спросили они ее.
— Не знаю, — призналась Сара. — Его вызвали из очереди еще даже до того, как он подошел к пограничнику. Двое ребят проверяли паспорта прямо на местах. Они посмотрели его паспорт и попросили его пройти с ними. Они были вежливы, но меня с ним не пустили. С ним все еще беседуют?
— Думаю, что да, но мы не знаем, — сказал Саймон.
— А вдруг он вышел, пока вы отвечали на вопросы пограничника? — спросила Бекки. — Он ведь уже находился за барьером.
— Может быть, он искал нас и прошел за остальными пассажирами в багажное отделение? Давайте я пойду вперед, в зал? Бекки может подождать здесь с тобой.
Саймон протиснулся через толпу и нашел черную ленту багажной карусели. Он вглядывался в невыразительные лица людей, пойманных в недолгой статике путешествия. Узнав одного из пассажиров с их рейса, он спросил о Маркусе, но мужчина ничего не помнил и пребывал в каком-то ступоре. Жара давила на голову. Все были как загипнотизированные, будто жертвы некоего шока, или просто скучали в ожидании того, чтобы кто-нибудь, облеченный ответственностью, отогнал их, как пастух, из одного загона в другой.
Саймон встал на край транспортера и принялся изучать море лиц. Маркус мог быть наивным человеком со странными идеями, но он не был глупцом; он бы знал, что надо дожидаться их здесь, не идти на таможню и не выходить из здания аэропорта. Здание было настолько переполнено пассажирами, которые несли все — от клюшек для гольфа до ковров, что Саймон не мог видеть… но затем он услышал.
Он услышал, как Маркус закричал, когда кто-то потянул его за руку. Это не были служащие аэропорта: даже отсюда Саймон мог видеть, что они были одеты в форму цвета хаки, а их островерхие фуражки были надвинуты очень низко — скорее, чтобы скрыть лицо, чем для того, чтобы вызывать уважение. Маркуса плотно зажали двое, и они энергично вели его мимо таможенников к выходу. Саймон знал, что он потеряет их из виду в тот же момент, как спрыгнет с транспортера, но выбора у него не было.