Бесноватые
Шрифт:
— Не называйте меня по имени, и если вы хотя бы шевельнете мускулом, клянусь Богом, я вылью на вас кипящий кофе, — предупреждает она. — А теперь вы можете либо поужинать и уйти, либо просто уйти, и я не собираюсь слушать всю эту вашу чушь ни при каких условиях.
Рука ее трясется, и она не уверена в том, что еще долго сможет удерживать стальной кофейник на вытянутой руке.
— Яблочный пирог и кофе, — говорит он ей совершенно нормально, как любой другой клиент. — Никаких проблем со мной не будет.
Она уходит к буфету и отрезает кусок пирога, на всякий случай припрятав нож в кармане передника, но он держит слово. Он ест кротко, как наказанный ребенок, и оставляет на столе двадцатидолларовую
Ее смена заканчивается через пять минут, и сегодня у нее нет никакой дополнительной работы, потому что они успели убраться и зарядиться на завтра, пока ресторан был пуст. Снаружи идет такой дождь, что можно топить крыс. Через дорогу тянется испещренная точками желтая лужа — там, куда выходят водосточные трубы. Ни машин, ни людей — как будто декорация для фильма, просто выходи и говори свою реплику. Она подумывает о том, чтобы попросить Теда проводить ее до машины, но ей не хочется, чтобы кто-нибудь думал, что что-то не в порядке. Поэтому она говорит, что сама закроет ресторан на ночь, и ждет, пока остальные натянут куртки на головы и отправятся под ливень. Она гасит свет и смотрит наружу, но там ничего не происходит. Наконец ожидание начинает действовать ей на нервы, поэтому она выуживает ключи и запирает за собой входную дверь. От навеса до стоянки не больше пары сотен метров, но ей приходится выбирать дорогу, потому что некоторые участки разбитого асфальта затоплены и ее холщовые кроссовки промокнут.
Она обдумывает, не пройти ли к своему взятому на прокат «Датсуну» по перешейку, тянущемуся через воду, и уже держит ключи от машины наготове, когда до нее доходит, что он сидит в машине. Фары автомобиля включаются, когда он подъезжает к ней, распахивает пассажирскую дверь и падает поперек сидений, чтобы втащить ее внутрь, но она реагирует быстро и влепляет ему пощечину. Впрочем, она все-таки не ожидала, что на ее носу окажется салфетка, и поэтому при вздохе удивления в ее легкие попадает хлороформ. Вся штука заключается в том, чтобы не впустить его через нос, как это делают в фильмах, но теперь уже поздно — потому что у нее уже зажато все на свете, и она знает, что теряет сознание. Он убьет ее, выбросит ее тело в канаву, тупо соображает она, а это совсем не то, что она планировала в жизни.
Но еще до того как она вырывается обратно из машины, хотя и сбита с толку дождем и горьким запахом внутри головы, она понимает: ей надо вдохнуть чистого воздуха как можно быстрее, или она свалится. Ему приходится замешкаться, потому что он вынужден остановить машину и подъехать к ней с другой стороны. И то ли мужчина медленно реагирует, то ли она быстро бегает, но только она уже доковыляла назад до дверей в «Аманду» и опередила его: он огибает угол и направляется к ней. Если она успеет захлопнуть дверь, она победила, но его сильная рука упирается в косяк и толкает дверь назад, и все, что ему нужно сделать, — это вмазать ей один чистый и сильный удар в лицо, и она уже на полу, без сознания.
— Медсестры, конечно, сильные, но они заботятся о тебе в совершенно другом стиле, и слишком много сочувствуют.
Сначала она слышит его, и только потом уже видит. Правый глаз у нее саднит и распух так, что не открывается. Губа вздулась, во рту металлический привкус, головная боль такая, как будто в мозгу работает отбойный молоток, но по крайней мере она сидит в одном из темных отсеков ресторана и пришла в сознание.
— А вот ты… — он трясет пальцем и ходит взад-вперед, — ты — настоящий шедевр. Я видел много официанток, но ты — классика. Вымирающий вид. Как те женщины из Ньюфаундленда, которые весь день потрошат рыбу… тебя ничем не проймешь. Мне это нравится. Настоящая enfant de malheur. [42]
42
L’enfant du malheur (фр.) — «Дитя несчастья»; герой путает французский предлог. Так, в частности, называют Эсмеральду в книге Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери».
— Я не знаю, что это значит, — говорит она с трудом. Ей нужно выпить воды, чтобы язык перестал прилипать к нёбу.
— Это означает, что у тебя тяжелые времена, Молли. Это видно по твоему лицу. Это то, что делает тебя сильной.
— Ты просто скажи, что происходит, — она толком его не видит. Какого черта он не может постоять минутку спокойно? — Как тебя зовут?
— Дуэйн, — говорит он тихо.
— Хорошо, Дуэйн, чего ты хочешь?
— Я знаю, что ты одинока. Я знаю, что у тебя нет денег. Боже, я видел, где ты живешь, и я не представляю, как ты это выносишь, — он сердито выбрасывает вперед руки. — Как ты вообще держишься? У тебя же ничего, ничего нет, совсем. Но ты не должна все время быть одна. Тебе не надо так бороться за существование. Я могу тебе помочь.
— Окажи любезность, — она указывает на прилавок позади него, — нажми этот рычажок.
Он оглядывается и видит стальной кофейник.
— Да, конечно, — он улыбается и трясет головой, на кофейнике загорается оранжевый огонек, а затем он поворачивается к ней снова. — Клянусь тебе, Молли, я не хотел причинить тебе боль, и я никогда больше этого не сделаю. Но мне надо было заставить тебя выслушать меня. Я хочу только, чтобы ты была счастлива, и если мы сможем договориться до того, что я при этом тоже буду счастлив, ну тогда, здорово, — всем повезло!
Она пытается сосредоточиться, сообразить, насколько далеко она сейчас находится от телефона, от двери, от кухонных ножей.
— Что ты задумал, Дуэйн?
— Ты меня не любишь. У меня нет никакого образования, я обслуживаю столики и приношу людям кофе, Бога ради! — Она бросает взгляд на кофейник. Оранжевый огонек на кофейнике погас со щелчком.
— Ты сильная, Молли. Ничто не может вывести тебя из равновесия. Это именно то, что мне нужно, — по-настоящему сильная женщина.
— Чтобы я могла об этом думать, мне нужен кофеин. Ты не нальешь мне кофе?
Он поднимается, а потом, кажется, передумывает:
— Вот ты и принеси. Ты ведь сказала, что это твоя работа.
Она думает, до какой степени сумасшедшим надо быть, чтобы позволить ей взять кипящий кофейник. Может быть, дело просто в доверии. А может быть, ему нравится, чтобы она его обслуживала.
И вот тогда она понимает истинную природу его предложения. Он любит ее силу так отчаянно, что хочет, чтобы она использовала ее против него. Он хочет, чтобы она выплеснула ему в лицо горячую жидкость, пырнула его ножом, наказала его, заставила плакать. Хочет продемонстрировать ей свою беспомощность. Он делает ей предложение. Она думает, что это безумный мир, но в нем, в этом мире, случаются сделки и похуже. Она ведь может остаться одна на всю жизнь.
Она наливает кофе в толстые белые чашки, куда входит меньше напитка, чем можно подумать. Твердой рукой она несет их вместе с кофейником к стоящему в тени столику. Глаза его следят за ней, когда она опускает на столик чашки и поднимает горячий стальной сосуд на уровень его лица.
Он подзадоривает ее.
— Давай, Молли. Давай, и я тогда сделаю так, что тебе никогда не придется работать в таком адском месте, как это. Я никогда не обижу тебя. Я буду боготворить тебя как принцессу. Там, снаружи, есть люди поненормальнее меня, — он облизывает губы. — Давай, детка, покажи, из какого ты теста делана.