Беспамятный
Шрифт:
— Уволить… — протянул я задумчиво. — А, пожалуй, это мысль. Хорошая мысль. А то сдается мне, может тетушка Анфиса подробно мной заинтересоваться. А так — с глаз долой, из сердца вон.
— Именно, — кивнул Дергачев. — Да и еще одно. Ты ж не успокоишься. И если тебе не дать отпуска — ты либо в самовол дернешь, либо увольняться начнешь. Факт?
— Факт, — согласился я.
— Вот о чем и речь. Птиц, ты, конечно, смышленый мальчик, но редкий идиот. И остановить тебя я не смогу. Ты же пока Штрауба не угробишь — не угомонишься, и это понятно. Стало быть, не можешь остановить — возглавь, не так ли?
— Так, —
— Вот поэтому ты сейчас напишешь мне рапорт с просьбой уволить тебя п.с.ж. А я его положу в стол. И буду ждать от тебя вестей. Понял, Игорь? — Дергачев чуть прищурился, глядя мне в глаза.
— Понял, Алексей Алексеевич. Бумагу дадите? Или набить и распечатать у секретаря? — вот теперь я понял, чего он хочет.
— На, — он протянул мне лист.
Я взял стилу из его письменного набора и быстро накатал рапорт. Положил его на стол, сверху припечатав своей свежеполученной на НовоРа служебной карточкой. И задумчиво посмотрел в глаза Дергачеву.
— Полковник, а кто такой Штрауб?
— Илья Штрауб, позывной «Шрам», прозвище, приклеенное вашим командиром, — «Шухер». Предатель. Официально объявлен мертвым. Связист. Из группы Вешнякова, в которую входил и ты. Так что… Я не удивлен, что ты его ищешь. Я попрошу Славу, он подготовит тебе полную сводку по нему, да и по группе вашей, почти целиком полегшей. А то ждать, пока ты вспомнишь, можно долго, как я понимаю. Итак… Птиц, ты уволен. А еще ты мудак, Птиц. Каждый раз говори это себе перед тем, как соберешься воплощать в жизнь свою очередную «идею».
— Что-то меня мудаком слишком часто называют крайние две недели, — прищурился я. — Как-то мне это не нравится.
— А ты веди себя по-другому, — посоветовал Дергачев, с трудом сдерживая смех.
— Вот вспомню, каково это — и непременно начну, можете не сомневаться, — парировал я.
— Молодец, ай, молодец. Игорь, все, я тебя не задерживаю. Полковника Беклемишева ты сможешь найти в реабилитационном центре Министерства обороны. Знаешь, где он расположен?
— Система Байри, планета Суженая. Город Лишев, если я ничего не путаю. Кажется, улица Победителей. Номера дома нет, поскольку там вся улица — это комплекс корпусов санаторного курорта, да? — В моей памяти это все всплыло, как подсказка в программе.
— Ну вот видишь, не такая уж и полная амнезия, — усмехнулся полковник.
— Ну, как-то так. Просто что-то помню, что-то нет.
— Вот и славно. Да, давай, вали отсюда. Мне работать надо, а я и так на увольняющегося сотрудника сутки своего времени вбил, — проворчал начупр злым тоном, а глаза его смеялись. И не было возможности даже воспринять всерьез его ворчание.
— Хорошо. Два крайних вопроса можно? — поинтересовался я.
— Ну давай, — разрешил он.
— А почему вы так просто и легко поверили в мою амнезию, если она при вас практически никак не проявила себя?
— Привет тебе от Анри-Жака Марата, Птиц. Иди отсюда, герой. Не тяни котю за что не хотю.
— О как, — удивленно пробормотал я. — Вы знакомы?
— Мы с месье Маратом не знакомы. Но при этом нам хватило сил и ресурсов найти тех, кто с ним хорошо знаком, и поинтересоваться, а почему это наш сотрудник с его терминала в свой денежный мешок совался. И получить ответ, что характерно, Игорь. Честный ответ. И передачу привета тебе, если доберешься до родной конторы, — полковник рассмеялся. — Давай второй вопрос.
— Почему нас так легко выпустила Внутра?
— Это, Игорек, объясняется очень просто. Дело в том, что у тетушки Анфисы в той системе народу — раз, два и обчелся. Поэтому крейсер был не их. Крейсер был наш, корпусной. Весьеву просто предписали оказать содействие. Что характерно, из центра. А в итоге — наш, российский бардак: тетушкины дети на НовоРа получили указание «задержать, продержать до прибытия указаний из центра или до прибытия гособвинения». Задержали, привлекая при этом тамошний Корпус. А тут, вместо гособвинения, прибыли мы со Славкой. Целого начальника управления решено было не злить. Они, скорее всего, как только я обозвался — тут же запросили у своего штаба, что им делать. Те прикинули, что-то к чему-то, и сообразили, что обвинения им не получить, причин тебя держать дальше нет, а я могу и рассердиться. И с глубоким вздохом приказали не чинить препятствий. Дальше ты все знаешь.
— Черт возьми, — усмехнулся я, — а ведь и правда, все просто. Как-то мне это в голову не приходило, честно говоря. Впрочем, так даже легче. Алексей Алексеевич, я уже уволен?
— Практически. Как ты понимаешь, твое заявление лежит пока. Подписанное, но без даты. Почему — объяснять надо?
— Никак нет, — мотнул я головой.
— Молодец. Так что вали отсюда, — резюмировал Дергачев.
— Есть валить отсюда, — я отсалютовал и вышел.
Внизу я нашел Джоан, объяснил ей, что я теперь уволенный сотрудник, потрепался десять минут со Славкой. Ни о чем, о погоде, о жизни на Окраине. Потом Звишин отдал мне кристаллодиск, сопроводив его комментарием «здесь все, что есть». Я кивнул, явно смотреть материалы буду уже на борту. Мы тепло распрощались, стараясь не говорить о том, что будет дальше. Я вдруг понял, что Дергачев готовит Звишина на своего зама, и Славка в курсе вообще всего. Всего, что произошло со мной, всего, что было здесь в мое отсутствие, а главное — в курсе планов полковника. Наивно было бы пытаться разговорить его, и я не стал даже пробовать. Просто тепло распрощались и мы с Джоан покинули «дом двадцать два».
На улице я довел Джоан до остановки монорельса, и через двадцать минут мы его дождались. Потом мисс Сейли получила возможность своими глазами увидеть пески Марса, скорее оранжевые, нежели красные. До космопорта мы на «колбасе», как марсиане зовут монорельсовые поезда, добирались час. Это было несколько медленнее, чем на скоростном флаере полковника, но требовать от Дергачева, чтобы нас доставили на его транспорте, я не решился. А может, и зря, кстати, он вполне мог и оказать такую любезность. Особенно если сам сегодня никуда не собирался.
Но как поехали, так и поехали. Во всяком случае, Джоан всяко успела получше разглядеть Красный Глаз. И к моменту, когда «колбаса» причалила в терминале на свою платформу, мисс Сейли успела частично удовлетворить свою любознательность. А дальше опять набор рутины и банальностей: паспортный контроль, проход в таможенную зону, выход на летку, и через пятнадцать минут мы с Джоан уже были на борту «Ската». Хоум, свит хоум, чтоб его так. Не, серьезно, я уже немного устал от жизни на корабле. Неужели я и раньше так же проводил все свое время? Черт, надо было спросить у полковника, а то понятия не имею.