Бесплодные земли
Шрифт:
— Семьдесят, — уточнила со знанием дела тетушка Талита.
— И поезд шел в город, — задумчиво проговорил Роланд. — С той стороны, откуда пришли и мы… с запада… из леса.
— Да, — раздался неожиданно еще один, новый, голос, — но был еще один поезд… тот, который ходил из города… и он, возможно, еще работает.
Все как один обернулись. Возле цветочной клумбы, посередине как раз между церковью и столом, за которым они сидели, стояла Мерси. Выставив руки перед собой, она медленно направлялась к ним, ориентируясь по звуку голосов.
Си
— Тетушка Талита велела тебе пить кофе на кухне! — попенял он ей.
— Я давно уже выпила кофе, — отозвалась Мерси. — Горькое пойло, терпеть его не могу. И я, к тому же, хотела послушать. — Она подняла дрожащий палец и указала в сторону Роланда. — Еще раз хотела услышать его голос. Он светлый и чистый, да.
— Прошу прощения, тетушка, — Си с опаскою покосился на Талиту. — Она всегда была чуточку не в себе и с годами не стала умнее.
Тетушка Талита посмотрела на Роланда. Тот едва заметно кивнул головой.
— Пусть остается с нами, — распорядилась Талита.
Си подвел Мерчи к столу, не переставая при этом браниться, а Мерси, плотно сжав губы, только глядела ему через плечо своими незрячими глазами.
Как только Си усадил ее за стол, тетушка Талита наклонилась вперед, опершись о локти:
— Ты хочешь нам что-то сказать, сестра-сай, или ты собираешься просто молоть языком?
— Я слышу, что слышу. Слух у меня не стал хуже с годами, Талита… наоборот, даже лучше!
Роланд молниеносным движением вынул из патронташа патрон и бросил его через стол Сюзанне. Та поймала его на лету.
— Ты слышала, сай? — спросил он.
— А то, — повернувшись к нему, отозвалась Мерси. — Достаточно слышала, чтобы понять, что ты что-то бросил… наверное, ей, вашей женщине с темной кожей. Что-то маленькое. Что это было, стрелок? Печение?
— Почти угадала, — улыбнулся Роланд. — Ты действительно слышишь прекрасно. А теперь говори, что ты хотела сказать.
— Есть еще один Моно. Если это не тот же самый, только идущий в другом направлении. Но как бы там ни было, в другом направлении тоже ездил какой-то Моно… еще лет семь — восемь назад. Я слышала, как он выходил из города и направлялся в пустынные, мертвые, земли на той стороне.
— Чушь собачья! — воскликнул кто-то из близнецов — альбиносов. — Никто не бывает в пустынных землях! Никто туда не суется! Там никому не выжить!
Мерси повернулась к нему.
— Разве поезд живой, Тилл Тадбери?! Разве машины болеют или страдают нарывами или рвотой?
«Как сказать… если вспомнить того медведя…» — Эдди едва не сказал это вслух, но подумав как следует, решил все — таки промолчать.
— Мы бы его услышали, — принялся убеждать ее второй брат. — Этот грохот, про который рассказывал Си…
— После этого поезда грохота не было, — согласилась Мерси, — но я слышала другой звук… такое потрескивание, какое бывает, когда где-то рядом ударит молния. Всегда, когда дул сильный ветер… ветер со стороны города… я его слышала. — Она помолчала немного и, воинственно выставив подбородок вперед, добавила еще: — И однажды я слышала взрыв. Он был далеко-далеко. В ту ночь, когда ураган Большой Чарли едва не сорвал с церкви купол. На расстоянии отсюда в две сотни колес,
— Чушь! — не унимался Тилл. — Да ты, наверное, травы объелась!
— Я тебя сейчас съем с потрохами, Тилл Тадбери, если ты не заткнешь свою варежку. Как, вообще, можно так разговаривать с дамой?! Господи…
— Перестань, Мерси! — шикнул на нее Си, но Эдди уже не прислушивался к этому «семейному» обмену любезностями. То, о чем говорила слепая старуха, имело смысл. Конечно, о каком таком взрыве могла идти речь?! Поезд, отправляющийся из Лада, просто не может с наскока преодолеть звуковой барьер… Эдди не помнил точно, какова скорость звука, но уж никак не меньше шестисот пятидесяти миль в час. Где-то примерно так. И для поезда, который только трогается с места, нужно какое-то время, чтобы набрать скорость, а когда он ее наберет — то есть, скорость достаточную, чтобы преодолеть звуковой барьер, — он удалится уже за пределы нормальной слышимости… разве что условия слышимости будут чрезвычайно благоприятными, как это было, по утверждению Мерси, в ту ночь, когда ураган Большой Чарли — черт его знает, что это вообще такое — обрушился на городок.
То есть, не стоит терять надежду. Блейн Моно, конечно же, не лендровер, но, может быть… может быть…
— И ты не слышала этот поезд уже семь-восемь лет, сай? — уточнил Роланд. — Ты уверена, что не дольше?
— Никак не дольше, — уверенно отозвалась она, — потому что в последний раз я его слышала в тот самый год, когда старый Билл Маффин подцепил болезнь крови. Бедняга Билл!
— Это было почти десять лет назад, — поправила тетушка Талита, и голос ее прозвучало неожиданно мягко.
— Почему же ты никогда не рассказывала об этом? О том, что слышишь? — спросил ее Си и, не дожтдаясь ответа, повернулся к стрелку. — Не стоит верить всему, что она говорит, господин… ей всегда надо быть в центре внимания, моей Мерси.
— Ах ты старый пердун! — возмущенно воскликнула Мерси и шлепнула его по руке. — Я потому только молчала, чтобы тебя не забить, муженек, ведь ты так гордишься своим рассказам! Но теперь, когда это важно, я все рассказала, что знаю, вот так!
— Я тебе верю, сай, — сказал Роланд, — но ты твердо уверена, что с тех пор ты не слышала этого Моно?
— Нет, с тех пор — ни разу. Наверное, пути его тоже пришел конец, то есть я так себе думаю.
— Как знать, — задумчиво протянул Роланд. — Как знать. — И, опустив голову, весь погрузился в раздумья, отрешившись от общего разговора.
«Чу-чу», — вдруг подумалось Джейку, и он невольно поежился.
Уже через полчаса они снова вышли на центральную площадь. Сюзанна сидела в своей коляске. Джейк поправлял ремни ранца, а Ыш, устроившись у его ног, внимательно за ним наблюдал. Похоже, на «званом обеде» в райском садике на задах Церкви Крови Господней присутствовали исключительно городские старейшины, потому что когда путешественники возвратились на площадь, там их поджидало еще около дюжины стариков. Они посмотрели на Сюзанну, немного внимательнее — на Джейка (возраст мальчика, как видно, заинтересовал их гораздо больше, чем цвет ее кожи), но было без слов очевидно, что пришли они посмотреть на Роланда; в их изумленно раскрытых глазах ясно читался благоговейный трепет.