Беспокойник
Шрифт:
И хорошо. Теперь жена отдохнет. Ведь она очень, очень измучилась с ним. Ведь у него тяжелый характер. Ведь он принес ей много горя. Теперь все, конец.
Он закурил и неторопливо пошел вдоль перрона, потом свернул к выходу и спустился на площадь.
Смеркалось. Он шел по знакомым улицам, по которым ходил по десять тысяч раз. Так же, как и раньше, зажигались окна, но ему казалось, что дома подвешены на синих и розовых абажурах и тихо, тихо раскачиваются.
Он шел, курил и не смотрел на часы. Он знал, что именно в эти минуты поезд уходит.
ДВА
Т.е. более отвратительного настроения, чем в ту осень, у меня давно не было.
Весь сентябрь я провел на полигонах в одном из горных районов страны. А когда кончились испытания и я думал, что вернусь в Москву, пришла телеграмма: сидеть еще месяц в Свердловске. Сидеть и ждать, когда командование округом проведет контрольную проверку. Телеграмму я получит прямо в штабе, куда явился сразу по возвращении в Свердловск. Я пытался выяснить, когда же это будет. Увы, все могло быть «завтра», а могло произойти перед ноябрьскими праздниками. Мне сказали, что будут вызывать меня для консультации, и заказали номер в гостинице.
Я понял, что предстоит весь октябрь болтаться без дела в незнакомом городе. А между тем единственно, чего я хотел, — это не быть в одиночестве. В этом году произошло достаточно много событий, о которых мне не хотелось бы вспоминать. Я мечтал быть занятым по двадцать часов в сутки, чтоб приходить в гостиницу и тут же засыпать. Так нет, все наоборот!
Я сказал себе, что буду разрабатывать новое, но знал, что ничего не выйдет. Пока не принят мой последний вариант, ни о чем новом я думать не в состоянии. Уж такой собачий характер! Наоборот, буду целые дни нервничать: как пройдет контрольная проверка, утвердят ли?
Просить руководство, чтоб до вызова я сидел в Москве, бесполезно. Я числился здесь консультантом, и мое дело было телячье — ждать.
В отделе очень предупредительный подполковник заказал пропуск в Дом офицеров, чтобы меня, человека сугубо штатского, пускали на все концерты и увеселительные мероприятия. Подполковник догадывался, что мне будет не очень весело, и он сделал все, что мог.
На почтамте никаких писем мне не было, да и не могло быть, и я вообще подошел к окошечку «до востребования», чтобы не нарушать традиции.
В номере я пробыл недолго, походил по улицам, пообедал в ресторане при гостинице, выпил несколько и пошел спать.
Утром я побрился и надел белую крахмальную рубашку и галстук, который мне приятель привез из Англии. Когда я спускался вниз по лестнице, то увидел себя в зеркале и остался доволен. Ростом меня мама не обидела, плащ сидел на мне хорошо, и в свои двадцать восемь лет я выглядел еще неплохо. (В восемнадцать лет я любил косить на себя в зеркало. Потом это прошло. Потом было не до этого. Но сейчас я вдруг вспомнил юность.)
Вернулся я часам к пяти, обегав весь город. Брюки мои были обрызганы грязью до колен, а уж о ботинках и говорить нечего (в троллейбусе первым делом мне наступали на ноги, потом, правда, извинялись).
Два
Как я и предполагал, Свердловск оказался не самым веселым городом из тех, что я видел. Собственно, у него другое назначение. Это исконно рабочий город, и дай Бог ему здоровья. И мне бы здесь работать, а не шататься бездельником.
Но и в номере я чувствовал себя неважно. У соседей целый день на полную мощность гремело радио. Ревело и когда они были в номерах, и когда уходили в город. Я попросил горничную зайти в пустые комнаты и убавить громкость. Она на меня посмотрела как на нездорового. И вообще, традиционная кровать, тумбочка, стол и какое-то непонятное животное на столе, литое, весом килограммов на двенадцать (ничего себе украшение!), начали действовать мне на нервы.
Странно, на полигоне я жил в восьмиместной палатке, и все было нормально.
Кончилось тем, что на третью ночь на меня напала бессонница и я даже написал письмо туда, куда совсем не стоило писать. Впрочем, утром я одумался и решил его не отсылать.
И вот, находясь в этаком трансе, я встретил Славку. Мы вместе кончали институт, не особенно дружили, но сейчас, столкнувшись на улице, обрадовались друг другу.
Вечером я переехал к нему. У него была своя комната в двухкомнатной квартире. Преподавал он в техникуме, и когда приходил с занятий, его ждал кофе, сваренный мной, а также незамысловатая холостяцкая подкормка — колбаса, сыр, консервы. На большее я был не способен. Мы болтали, вспоминали сокурсников и случайные встречи с ними. Мне удалось настоять, чтобы Славка не уступал мне свой диван, и я мило устроился на раскладушке.
Теперь проблема вечера была решена.
Я опять зашел в отдел к подполковнику. Он был, как всегда, любезен, но по его виду было ясно, что он не понимает, за каким чертом человек выстаивает очередь в бюро пропусков и отрывает от работы занятых людей, вместо того чтобы лежать дома, читать газету и ждать преспокойно, когда вызовут.
Ладно, решил я. Надо взять себя в руки. Тебе повезло. Тонна времени. Ты давно не заходил в библиотеку просто так, не изучать материалы, а читать разные книжечки. А ведь за это время писатели, наверно, поднаписали. Это они умеют.
Я записался в читальный зал городской библиотеки, просмотрел журналы и увидел, что есть на что обратить внимание. Я просидел целый день и был весьма собой доволен.
Утром я опять явился. Меня привлекла история войны на Тихом океане.
Стоп! Вот тут-то все и начнется. Словом, в библиотеке, штудируя Перл-Харбор, я познакомился с девушкой, которую звали Римма. Кстати, как ее зовут, я узнал на следующий день. И, пожалуй, это к лучшему. Причем как мы познакомились — совсем просто или слишком сложно, — я почему-то не могу вспомнить. Не то она мне что-то сказала, не то я ей, но потом мы стояли на лестнице и вели вполне светский разговор. Почему меня вдруг понесло на беседу, объяснимо: мне надоело молчать до вечера. Хотелось послушать свой голос.