Беспокойное наследство
Шрифт:
— Конечно… конечно… — думая о своем, пробормотал корчмарь. — И много лешему заплатили?
— Да сущие пустяки… — поморщился непутевый зять. — Двадцать семь кругляшей и золотую чашу с блюдом… Кстати, он сейчас нас с обещанным угощением на опушке дожидается. Слышишь, Степан: может, ты сам к нему сходишь? Мне б с невестой хоть словом перемолвиться. После всего, случившегося… А то со всеми этими кладами, даже поздороваться, по-людски не успели…
— Не надо никуда идти! — быстро подхватился Ицхак и бросился к дверям. — Я сам! Цыля, звезда моя! Накрывай скорее на стол! Не томи дорогих гостей! Неси то, что есть, остальное позже подашь…
— Зачем поднимать такой рейвах, Ицык? — показалась в дверях, ведущих на кухню, мать Ребекки, непонятно как удерживающая перед собой огромный поднос, уставленный множеством глубоких мисок и плоских блюд. — Разве ж я совсем глухая? Или слепая? Людей, пришедших в дом, замечать перестала?
Но большая часть ее негодующей речи оказалась обращена к захлопнувшейся за мужем двери. Проворчав еще парочку нелестных сравнений, Цылинка поставила поднос на стол и стала выставлять перед гостями угощение, одновременно пытаясь и сообщить, и выспросить последние новости.
— Как ты из деревни пропал, Тарас, к нам инквизиция нагрянула. Все о тебе, да о покойной Аглае выспрашивала. Ривку едва в тюрьму не упрятали. Хорошо — обошлось… А ты, пострел, где столько времени пропадал? Даже на похоронах у родной бабушки не был… Вижу — другом обзавелся… Сразу заметно — хороший человек. Глянь, как яичницу наминает — за уши не оторвешь. Оголодал. А к мясу не тянется, понимает…
Пользуясь моментом, Тарас повернулся к невесте и уже открыл рот, но Ребекка быстро приложила палец к губам: призывая молчать. А потом чуть улыбнулась и медленно кивнула головой, одновременно так же неторопливо закрывая глаза. Парень не слишком хорошо разбирался в секретах женской мимики, но сообразил, что девушка просила его повременить с разговорами, пока не останутся наедине. Видно, за это время появились тайны, которыми она готова поделиться с женихом, но не собирается посвящать в них мать. Поэтому, Тарас не придумал ничего лучшего, чем многозначительно подмигнуть любимой, а потом — последовал примеру побратима и отдал надлежащую дань трапезе. Начав как раз с жаркого…
Ицхак вернулся так же стремительно, как и уходил. Только теперь он, сопя и покряхтывая, тащил на плечах небольшой, но, судя по всему, довольно увесистый мешок. И на взопревшем лице корчмаря сияла удовлетворенная улыбка.
Причина хорошего настроения стала понятна и остальным, когда Ицхак неспешно выложил на стол из таинственной котомки золотое блюдо, чашу и высыпал горсть монет. А потом присоединил ко всему этому добру изрядно выпачканный в земле массивный трехрожковый подсвечник, смятый кулон на толстой цепочке и увесистый, но совершенно бесформенный слиток, отдаленно напоминающий старинную фибулу или брошь…
— Ну, вот… — выдохнул довольно. — С лешим я договорился, теперь пообедаю, и о церкви подумаю.
— Ограбил нашего лесного знакомца, что ли? — пошутил Степан.
— Фу, что за манеры, молодой человек? Как вам не стыдно? — всерьез обиделся шинкарь. — Вы же в приличном доме. Почему — обязательно, ограбил? Я честно выторговал у лешего то, что ему совершенно без надобности. В обмен, заметьте, на самое необходимое…
— И что же это такое будет, позвольте полюбопытствовать? — улыбнулся Степан, по причине сытости впадая в благодушие.
— Я вас умоляю, — хмыкнул корчмарь. — Неужели трудно самому сообразить? Что важнее всего для любого растения…
— На… навоз?.. — коротко хохотнув, недоверчиво протянул здоровяк.
— Причем, обращаю на это ваше внимание — самый, что ни на есть, наилучший навоз! Чистый перегной! Сговорились за целых пять возов! И еще столько же я пообещал завезти в лес на будущий год, весной. Если конечно, он к тому времени найдет, чем со мной расплатится.
— М-да, — помотал головой Степан. — Кто б рассказал, я бы не поверил. Так дело обустроить — уметь надо.
— Ну, так я вам, собственно, о чем и упоминал, прежде чем уйти… В каждом деле нужна сноровка.
— Ты, дядька Ицхак, смотри, с церковью не перемудри, — на всякий случай предупредил будущего тестя Куница. — Лесное страшилище — дело десятое. Даже, если что не так: угостим его как следует и вновь подружимся… А церковная десятина — залог очищения клада от проклятия. Тут крутить нельзя. Одну монетку не доплатим — горько пожалеем…
— Как ты мог обо мне подобное подумать? — на лице шинкаря вырисовалась такая искренняя обида, что Тарас даже пожалел о чересчур резком тоне. — А ведь ты мне уже почти сын! Стал бы я рисковать счастьем семьи, ради пары золотых монет… — в этом месте Ицхак запнулся, но продолжил с еще большим жаром. — Поверь, я сделаю так, что все останутся довольны…
— Это ж, каким образом? Можно спросить? Так, из чистого любопытства. Может, пригодиться когда-то?
— А ты послушай, послушай. Вот, к примеру, если взять да попросту отнести сейчас попу, предназначенную на храм часть сокровища… Как ты думаешь, что он с деньгами сделает?
— Я не отец Василий, — пожал плечами парень. — Но, предполагаю: на богоугодные дела потратит…
— Совершенно с тобой согласен, — энергично кивнул жид. — Всенепременно потратит и именно — на богоугодные! Он тут же наймет людей для ремонта храма, а сам соберется на ярмарку в Ужаль или Брацлавск. И там продаст даром доставшиеся ему драгоценности за полцены…
— Откуда такая уверенность?
— Да потому, что деревенский поп, хоть и мудрый человек, и горшечник знатный — а торговаться совершенно не умеет, — охотно объяснил Ицхак, одновременно пытаясь на ощупь выбрать из блюда наименее жилистый кусок жареного мяса. — И тамошние купцы обдерут его как липку.
— Возможно… — нехотя согласился Куница.
— А на вырученные жалкие гроши, у тех же мошенников, ваш поп прикупит свечей, ладану и прочего миру… — все так же напористо продолжил шинкарь, наконец-то обнаружив понравившийся ему кусок. — Значит, будет обманут вторично…
— Складно говоришь, уважаемый, — поддержал шинкаря Степан, воспользовавшись тем, что Ицхак засунул мясо в рот и вынужденно замолчал. — Я почти уверен: что именно так все и произойдет. Но, для нас главное — свою часть уговора исполнить. А на остальное — увы, нет времени. И хотелось бы, да некогда. Есть дела поважнее…
— Так в том и весь хосен, дорогие мои, что лично вам ничего делать и не придется… — поспешно проглотив кусок, горячо воскликнул Ицхак.
— Вот как?
— Именно… — в предчувствии поживы, радостно потирая руки, затараторил тот. — Вы только послушайте, господа казаки, как все славно образуется. Можно сказать: само собой.