Беспокойное путешествие

Кузнецова Татьяна

Хида рвала волосы и дни проводила в безумных рыданиях, Эль Бабен по-мужски тихо плакал по ночам, однако изменить они ничего не могли. В общем, все счастие их будущей жизни рушилось; девицу прочили замуж за богатого и старого тимита; оба влюбленных готовились к вечному страданию.

"Ты должен мне помочь, - сказал мне Эль Бабен.
– Только тебе я могу доверить похищение моей невесты. Я знаю, ты привезешь её ко мне в целости и сохранности". Я глубоко задумался. Я - канталец. В моей стране подобное преступление карается отсечением правой руки и всеобщим презрением. Законов Тима я не знал, но был уверен, что они столь же суровы по отношению к похитителям честных девиц. И все же не страх перед наказанием заставлял меня сомневаться. По правде говоря, сам Эль Бабен

не отличался приятной наружностью и спокойным нравом. Он был очень худ, очень бледен и носат; в его черных глазах всегда горело безумство; он не терпел дружеских пирушек, предпочитая им уединенную беседу с капитаном или, на худой конец, с десятником; он смотрел на товарищей с необъяснимым высокомерием и ужасно сердился на любую, самую безобидную шутку; он был подвержен приступам злобы, во время которых кусался и плевался как истеричная старая дева. Вот какой человек попросил меня о помощи!

По молодости лет - или, скорее, по наивности своей - я гордо отверг сии оправдания для отказа. "Нет, - сказал я сам себе.
– Каков бы он ни был, но он - мой товарищ. Мы служим в одной армии и даже в одном отряде. Я должен ему помочь". Конечно, я подумал и о том, сколь тяжко жить в разлуке с любимой, а также о том, какое забавное приключение ждет меня и как я развеюсь от противной скуки, что одолевала меня в последнее время все чаще.

"Хорошо, - после некоторого размышления решительно ответил я и протянул Эль Бабену руку.
– Я украду для тебя девицу Хиду. Скажи: ты подумал, когда это сделать и как?"

"Да, я подумал, - он пожал мою руку, криво усмехаясь - видимо, от пережитого волнения.
– Каждый вечер она выходит в сад и бродит там печально, вспоминая обо мне. Стена вкруг дома и сада каменная, но не слишком высокая, примерно в полтора твоих роста. За ней, на улице, растут ветвистые деревья. Около них теперь всегда ходят стражники - стерегут меня. Я знаю, родители Хиды приказали им не подпускать меня даже близко, так что если я сам появлюсь там, меня сразу заметят и прогонят, а на тебя человека незнакомого и имеющего право ходить по улицам Нилама сколько душе угодно, просто не обратят никакого внимания. Ты спокойно подойдешь к дереву, залезешь на него и оттуда переберешься на стену. Дабы Хида не испугалась и не завопила, увидя в полумраке твою крупную фигуру, ты спрячься; когда она пройдет мимо тебя, прыгай подобно пантере, хватай её и крепко зажимай ей рот. Она не так худосочна, как ваши канталки, но и не так пышнотела, как тимитки и агранки, поэтому ты легко сможешь переволочь её на стену. А дальше - только одна задача: перебежать через улицу так, чтобы стражники вас не заметили, повернуть за дом и там, у трактира "Снова запела старушка Айзекель", передать Хиду мне. Ты сделаешь это, друг?"

"Я сделаю это", - твердо сказал я, отвернулся от Эль Бабена, который почему-то сейчас ещё более был неприятен мне, и пошел в казарму.

"Помни!
– закричал он мне вслед.
– Остался один день! Потом её увезут в Эган!"

Позже, за вечерней трапезой, он шепнул мне, что Хиду отправляют в Эган к престарелой тетке, тирану и злюке. Она запрет несчастную девицу в своем огромном пустом замке, полном призраков, а родители тем временем начнут спешно искать в Ниламе богатого жениха.

Мне было искренне жаль Хиду. Ясное дело, я не мог уразуметь, чем же ей так приглянулся наш Эль Бабен, однако справедливо полагал, что любовь, являясь к нам внезапно, не испрашивает нашего согласия, равно как и не учитывает наших симпатий. А уж девичье сердце тем более готово воспылать к любому проходимцу, лишь только он посмотрит любезно да ласково. Нет, Энна, не пронзай меня суровым взором. Я понимаю, что не все девицы простодушны и доступны, но большая часть их именно такова - поверь мужчине, прошедшему сто дорог и тысячу троп и повидавшему столько женщин, сколько есть звезд на небе. Бедные! Как страдают они потом, как рвутся сердца их, когда коварный обман раскрывается и уже нет иллюзии и нет сил терпеть! Ты, Энна, воительница, видала ли таких? А я видал, и многих даже утешал.

Гляди-ка, вон там, на горизонте, темная тучка. Это и есть постоялый двор. Давай поторопимся. Здесь проходит граница между Багесом и Тимом и проезжающих очень много. Нам надо занять комнату. Надеюсь, ты не собираешься идти всю ночь?

– Почему бы и нет, - легко ответила Энна.
– Но если ты устал, то можно остановиться на постоялом дворе. В конце концов, ты уже не молод, а я приучена уважать старших.

Шон усмехнулся. Бывали времена, когда он шел без остановки два, три дня; спал на ходу, продирался сквозь заросли колючих кустарников, карабкался на голые скалы, переходил вброд ручьи, пересекал вплавь реки... Ах, рыжая демоница, ловко повернула!

– Да, я устал, - подтвердил он, щадя её самолюбие, ибо видел, как утомилась она сама после долгого перехода.
– А потому мы останемся на ночь на постоялом дворе. Хозяин - мой старый знакомый. Думаю, он позаботится о том, чтоб у нас была просторная и теплая комната.

– И чтоб там было две кровати.

– Конечно.

– А теперь рассказывай дальше.

– Дальше... На следующее утро я пошел к дому, где жила Хида. Эль Бабен все описал верно: стена была невысока, под ней и дальше по улице ходили стражники. Всего я насчитал восемь человек, причем двое отличались избыточным весом и вряд ли могли так быстро бегать, как я. Затем я прошел до трактира "Снова запела старушка Айзекель". Место оказалось темное; перед дверью в это заведение я заметил глубокую нишу, где вполне мог спрятаться человек. Эль Бабен рассчитал всё с присущим ему тщанием: в сумерках никто не увидит его здесь. В общем, я почувствовал уверенность в успехе сего предприятия.

Вернувшись в казарму, я сказал агранцу, что его план хорош, и я готов нынче же выкрасть девицу.

"Я благодарен тебе несказанно, - горячо прошептал он. В его черных глазах блеснули слезы.
– Ты настоящий друг!"

Молча ушел я к приятелю своему Сааби. Я не имел права раскрывать ему чужую тайну, но на душе у меня почему-то становилось все тяжелее и я признался: "Сааби, - сказал я.
– Может быть, этой ночью я совершу плохой поступок. Я хочу, чтоб ты знал: выгоды я не ищу. Мне самому ничего не надо. Все, что сделаю - сделаю не для себя. Не спрашивай ни о чем. Давай сыграем в кости и пойдем сражаться с чучелом".

Он ничего не спросил, только внимательно посмотрел на меня, потом достал из мешочка кости и бросил их на стол. Благодаря моему приятелю Сааби я до сумерков и не вспомнил о Хиде и Эль Бабене. Он не позволял мне задуматься, а все говорил, говорил, так что я даже воскликнул: "Бурган тебя побери, Сааби! У меня в ушах звенит от твоей болтовни!" Он засмеялся и продолжал рассказывать байки, коих у него в запасе было предостаточно.

Но вот стало темнеть. Эль Бабен, улучив момент, подбежал ко мне и взволнованно спросил, иду ли я за Хидой. Я сказал, что скоро пойду, а ему велел отправляться к трактиру и ждать. Он ушел. Я махнул рукой Сааби, желая, чтоб он убрался в казарму и не маячил передо мной как богиня укора Веда. Он убрался. Я бесцельно сделал несколько кругов по двору, затем, когда небо стало темно-серым, пошел к дому бедняжки Хиды.

Стражники и в самом деле не обратили на меня никакого внимания. К тому же, в конце улицы вдруг, к моей удаче, появился маленький тощий тимит, издалека очень похожий на Эль Бабена, и парни все как один грозно уставились на него. Так что я спокойно подошел к стене, ловко перемахнул через неё и оказался в саду Хиды.

Ее я увидел сразу. Она медленно шла по тропинке; лунный свет указывал ей путь, матово блистая на её серебристом платье. Девушка оказалась настоящей красавицей. Длинные черные волосы струились по узким плечам и спине, белое лицо с точеными чертами было задумчиво или печально - я не мог разобрать, огромные темные глаза смотрели вдаль, сквозь листву и ветви. Наверное, она бы услышала, как я приземлился - ведь я не видел, куда прыгаю, а потому угодил прямо в кустарник, - но некая дума занимала её мысль и внимание; она даже не посмотрела в мою сторону, а продолжала медленно идти по тропинке, и скоро поравнялась со мной.