Беспокойный человек
Шрифт:
— Ой, Катерина! — засмеялась и Нина Клинова. — Какую штуку?
— Какую штуку? — заинтересовалась и Анка.
А у Клаши Солонцовой загорелись глаза и дремота исчезла.
— Видите, вон около телятника столб стоит? — сказала Катерина, понизив голос. — От старой загородки остался. Видите?
— Ну, и что?
— Давайте мы этот столб нарядим. Шапку на него наденем. А потом Наталью Дроздиху вызовем… Она ведь всю ночь дежурит в телятнике. Постучимся, она и выйдет, а тут человек стоит! А?
— Давайте — с готовностью и заранее смеясь,
И все согласились:
— Давайте!
— Батюшки! А спать-то когда же? — всплеснула руками Клаша.
— Ой, да перестань ты — «спать», «спать»! Вот нашла об чем говорить! — закричала Анка. — Тут время не ждет, а она — спать!.. Вот где полушубок взять?
— Сейчас вынесу! — откликнулась Нина Клинова. — И шапку дедушкину!
Нина проворно вскочила на крыльцо, не скрипнув ступенями. Не прошло и двух минут, как она снова появилась на крыльце, держа в охапке дедушкин полушубок и косматую его шапку.
Девушки, стараясь ступать тихонько, чтобы снег не скрипел, подобрались к столбу. Притащили из поленницы полено, положили на верхушку столба и надели полушубок.
— Хорош!
— А голову?
— А вместо головы — шапку! Вот так! Будто он ее надвинул и лица не видать!
— Ух, хорошо! Человек и человек стоит!
— Бегите за угол, — сказала Катерина, — а я Наталью всполошу.
Тетка Наталья Дроздова только что обошла телятник. Телят было немало: и маленькие — молочники, и большие — уже ходившие в стадо. Маленькие спали за перегородкой, прижавшись друг к другу.
— Тесно, тесно… — вздохнула Наталья — Когда одни свои были — то ли дело! А теперь — с трех деревень, и все в один двор. Разбирайся с ними как хочешь!
При свете лампочки, висевшей под потолком, Наталья разглядела, что у многих телят заиндевели морды и ресницы.
— Еще надо подтопить, — решила она. — Эко морозы-то на улице! Не похоже, что февраль на исходе. Крещенье, да и только!
Наталья открыла печку и подбросила несколько поленьев в жаркие, еще не прогоревшие угли. Еловые дрова защелкали, затрещали, разбрызгивая искры.
— Дровец не могут привезти хорошеньких! — продолжала вести сама с собой разговор Дроздиха. — От елки-то один треск, а жару нету… Мы для своих теляток отгородили бы маленький хлевушек, да и натопили бы. А такую хоромину разве натопишь? Вот и будут телята простужаться. А Марфа Тихоновна — отвечай. А как же? Старшая телятница, бригадир! А поди-ка, справься с такой оравой, когда они со всех трех деревень тут! Вот один уж и погиб. А почему? Простудился. Мы-то своих бывало за печкой держим, а в таком холоде как телка уберечь? Эта скотинка нежная.
Наталья вдруг прервала разговор и прислушалась. Ей показалось, что кто-то снаружи пробует отпереть ворота. Наталья подошла к воротам. Да, трогают замок! Дергают!
— Эй! Кто там балует? — сердито закричала она.
За воротами молчали. Только чьи-то осторожные шаги проскрипели по снегу и затихли.
Наталья постояла, послушала. Тишина… Лишь телята посапывают и вздыхают во сне.
— Выйти посмотреть… — решила Наталья.
Она приоткрыла маленькую дверцу в воротах и выглянула на улицу. Сиянье лунных снегов ослепило ее.
«Эко красота!» — хотела сказать Наталья, но не успела прямо против ворот неподвижно стоял человек и смотрел на нее.
— Ай! — вскрикнула Дроздиха и захлопнула калитку, но гут же, устыдившись своей трусости, снова приоткрыла ее.
Человек стоял на том же месте и попрежнему смотрел на нее. Так они стояли друг против друга минуты две-три.
— Эй, кто ты таков? — крикнула наконец Наталья. — Чего надо?
Человек молчал.
Наталья, стараясь испугать неизвестного, громко сказала в сонную темноту телятника:
— Дядя Кузьма, а ну-ка, поди сюда. Да ружье возьми, а то стоит тут какой-то, чего надо — не говорит!
И тут же поняла, что неизвестный человек очень хорошо знает, что никакого дяди Кузьмы и никакого ружья в телятнике нет: он ничуть не испугался, а все так же неподвижно стоял и глядел на Наталью. Наталья потеряла терпение.
— Ну, чего стоишь? — опять крикнула она. — А то вот как шарахну кочергой!.. Стоит, как чучело огородное!
Но тут Наталья вдруг примолкла: ей показалось, что где-то прозвучал затаенный смех. Она стала приглядываться к неподвижному человеку, вышла из телятника, подошла поближе…
— Ах, шуты, шуты гороховые! — сказала она, разглядев наряженный столб. — Чтоб вам пусто было!..
Безудержный многоголосый смех раздался в ответ на эти слова. В тени, падающей от двора, неясно промелькнули девичьи фигуры.
— Ах, шуты, шуты! — повторила Наталья, глядя им вслед и стараясь распознать, кто это.
Да разве узнаешь, кто?
Но одну Наталья все-таки узнала: большая коса свалилась у нее с головы, развернулась и упала на спину.
— Так и есть! Катерина Дозорова! Ни у кого такой гривы нету. И ведь охота же — с Выселков сюда бегает! Ну и девка! Женихи сватаются, а она еще столбы наряжает! Ух, шуты, шуты здоровые…
А девушки, нахохотавшись вдосталь, решили наконец разойтись по домам.
— Катерина, не боишься одна на свои Выселки идти? — спросила Анка. — Может, мы тебя проводим?
— Вот еще! — весело ответила Катерина. — В такую-то светлоту — да бояться! Да и Выселки на горе — как на ладони. Поглядите, отсюда видны все семь дворов. Вот так царство-государство стоит!..
Тихо, не спеша возвращалась Катерина домой. Безмолвная зимняя полночь все в большем блеске, все в большем сверкании вставала перед нею. Катерина шла и не знала, где она. Неужели вот эти избы под серебряными крышами, эти семь дворов, спящие среди серебра и блеска, — Выселки? Нет, это не Выселки. Это неизвестная завороженная морозом страна с белыми деревьями, с белыми палисадниками. Кто тронул неподвижные ветки? Легкий сыпучий иней упал на черный бархатный рукав — тонкое лунное серебро, рассыпавшееся на снежинки…