Беспокойство
Шрифт:
— Садитесь, — предлагает он мне. — Вот вам альбом, полистайте, пока я за шахматами схожу.
Я раскрываю альбом. Майор возвращается с шахматами, садится рядом, и мы вместе начинаем просматривать фотокарточки.
— Память о фронте, — с нескрываемой гордостью поясняет Копытов. — Сорок четвертый год. Тогда я был ординарцем у заместителя командира дивизии.
На снимке рядом с полковником стоит солдат и с мальчишеской напускной серьезностью смотрит в объектив, положив руку на огромную кобуру.
— Знай наших! — улыбается майор, показывая на солдата. — Это я. Вояка что надо! Полковник Огнев так меня и называл. Разве не узнаете? Это же наш командующий округом генерал Огнев. Ну, давайте расставлять фигуры.
Мы начинаем партию. Игрок я неважный, но майор играет еще слабее. Выигрываю слона, затем ладью. Однако доиграть партию нам так и не удалось. В городке объявили тревогу.
Строй ритмично колышется: влево-вправо, влево-вправо… Иду замыкающим. В первом ряду на правом фланге Жора Ратников, над его плечом торчит ствол автомата. Где-то там и Буянов. Я успел рассказать ему, что был на квартире у командира роты. Буянов тут же заметил:
— Ты должен стараться. Понял? Старательным всегда легче…
Да, надо стараться, я ведь дал слово генералу. Фамилия генерала мне кажется почему-то знакомой. Но где же я мог ее слышать? Огнев…
И вдруг по ассоциации я невольно вспоминаю свою детскую кличку Огонек. По телу пробегает дрожь. Я чувствую, как загорелось лицо, застучало в висках.
Строй останавливается. Копытов вызывает к себе командиров взводов, солдатам разрешает перекур. Как-то сами собой образуются группы солдат, и в каждой из них возникают свои разговоры. А Буянов всегда возле меня. Он уже рассказывает:
— Это я слышал от одного фронтовика. Под Ростовом было. Наши наступали. Вдруг распоряжение закрепиться. Все быстро окопались. А один молодой неопытный солдат — Василием его звали — отрыл себе окоп точь-в-точь, как цветной горшок: внизу узко, вверху широко. Фашисты в это время открыли сильный артиллерийский и минометный огонь. Осколки снарядов и мин, как пчелы, зажужжали вокруг. Когда кончился обстрел и Вася выглянул из окопа, лицо у него было белее мела. Да, жутковато приходится на поле боя тем, кто плохо подготовлен.
Слушаю Буянова, а в мозгу пульсирует одно и то же слово: «Огонек», «Огонек»…
Снова идем вперед. Команда «К бою!». Наступаем короткими перебежками. Вот я сделал очередной бросок и лежу в небольшом углублении. Жесткие стебли травы немилосердно колют тело. Но шевелиться нельзя: надо выдержать «мертвую паузу». Стараюсь даже не дышать. Местность впереди открытая. На плоской, как блин, равнине — один-единственный небольшой бугорок, увенчанный невысоким кустом шиповника. Покачиваясь на ветру, кустик приветливо машет ветвями, словно зовет к себе. Решаю, что именно там отрою себе окопчик, и делаю стремительный рывок. Трещат сухие автоматные выстрелы. Слышится голос командира отделения сержанта Шилина:
— Стой, окопаться!
Тороплюсь расчехлить лопату. Куст укрывает меня от палящего солнца, и я без передышки долблю землю. Хочется раньше всех отрыть окоп. И мне это, кажется, удается. Ложусь в углубление, но ноги мои остаются открытыми.
— Окопались, товарищ Грач? — спрашивает внезапно выросший около меня Копытов.
— Окопался.
Майор ложится рядом, берет комок земли, разминает его в руках и отбрасывает в сторону.
— Перебежки вы делали хорошо, — задумчиво говорит он, — а вот место для окопа выбрали неудачно. Ведь куст — прекрасный ориентир. Противник без всякого труда может вести по вас прицельный огонь. Учтите эту ошибку. Да и ячейку надо удлинить, чтобы ноги не торчали…
Не успел командир роты уйти, как появился Шилин.
— Ведь показывал же вам, что и как делать! — нервничает сержант.
— Ничего, окрепнет, — успокаивает Шилина майор и спешит куда-то.
— Сейчас я снова покажу вам все действия от перебежки до отрывки ячейки. Но уж потом как следует спрошу, не обижайтесь, — волнуясь, говорит Шилин. Видно, ему больше, чем мне, стыдно перед майором за мои ошибки.
— Смотрите.
Шилин бежит к лощине, падает на землю. Потом легко подскакивает и стрелой мчится на пригорок. Расчехлив лопату, он четкими, уверенными движениями быстро отрывает великолепную ячейку, точь-в-точь такую, какая нарисована в книжке по инженерной подготовке.
— Повторите! — приказывает сержант, а сам, чтобы лучше наблюдать за моими действиями, отходит в сторону.
Земля бросается мне под ноги. Бегу быстро. Еще быстрее работаю лопатой.
— Плохо, не годится, — укоризненно говорит Шилин. — Попробуйте еще раз.
Повторяю все сначала.
— Вот теперь хорошо, — одобряет он. — Эх, ты, художник!.. Ведь можешь стать отличником.
Над горами черной букашкой висит вертолет. Он становится все меньше и меньше и наконец растворяется в небесной синеве…
Мы сидим на скалистой террасе. Шилин рассматривает карту. Ветер треплет ее, и мне кажется: командир отделения держит в руках трепещущую птицу, готовую вырваться и улететь. Буянов проверяет нашу горную амуницию.
У меня такие же вещи, как и у каждого разведчика, — груз внушительный. Но странное дело: сейчас я почти не ощущаю его. Может быть, оттого, что перед вылетом на задание Буянов почти каждый день дополнительно тренировал меня в свободное время. Потирая хохолок темных волос, он приговаривал: «Старайся, друг, старательным легче живется».
Сержант Шилин, сложив карту, объявил, как будем продвигаться.
Первыми уходят Шилин с двумя солдатами.
Где-то на самой вершине горы Высокой расположена площадка. Там у «противника» промежуточная база для заправки самолетов. Мы должны пробраться туда, «взорвать» склад с горючим и возвратиться на террасу. Здесь нас будет ждать вертолет, на котором прилетит командир роты.
Подъем становится все круче. Слышу, как тяжело дышит идущий следом за мной Жора Ратников. Он делает неосторожный шаг, и из-под ног у него сыплются камни. Буянов делает ему строгое предупреждение.