Беспокойство
Шрифт:
— Вот как надо ставить ногу, — показывает он Ратникову.
Жора признает только замечания командира. Он снимает с головы пилотку, вытирает с лица пот и недовольно ворчит:
— Знаю я, как ходить. Но ты ведь сам, Буянов, видишь, что идем не по Дерибасовской. Кстати, ты когда-нибудь был в Одессе?
— Пошли! — коротко бросает Буянов, не отвечая на вопрос Жоры.
Дорогу нам преграждает обрыв. Подходим к самому его краю.
— Здесь где-то, — говорит Буянов.
— Да вот же они! — вскрикивает Жора и, довольный тем, что ему первому удалось увидеть товарищей, замечает Буянову: — А ты, старшой, упрекал: «Неправильно ставишь ногу!» Мне еще папаша когда-то говорил: «Глаза у тебя, Жора, далеко видят…»
— А под носом ничего не замечают! — Буянов быстро хватает его за плечо и отталкивает от обрыва.
— Что случилось? — недоумевает Жора Ратников.
— Видишь, — показывает Буянов на трещину в грунте, где только что стоял Жора. — Еще одна секунда — и ты бы… полетел в тартарары.
Буянов с силой топает ногой, и вниз с шумом падает глыба земли…
— Ну и ну!.. — крутит головой Жора.
Обходным путем спускаемся вниз. Шилин спрашивает у Буянова, как мы вели себя на маршруте.
— Все шли нормально, — коротко отвечает Буянов.
— А он? — показывает на меня сержант.
— Подходяще. — Это любимое слово Буянова. — Подходяще, — повторяет он и вместе с сержантом начинает сверять карту с местностью.
Жора, положив ноги на камень, лежит на спине и мурлычет какую-то песенку. Потом, опершись на локоть, замечает:
— Заберемся мы под облака, а там никакого «противника» нет. Вот обидно будет!..
— Сам знаешь, Жора, противник условный, — отзываюсь я.
— Условный! — смотрит на меня Ратников. — А вот горы самые настоящие, и мы самым безусловным образом поливаем их своим потом.
— Что, на выдох идешь? — Мне делается почему-то весело.
— Кто? Я? — поднимается Жора. — Анекдот! Я же из Одессы, парень морской закалки. — И он тихонько поет: «Шаланды, полные кефали, в Одессу Жора приводил…»
— Не Жора, а Костя, — замечаю я.
— Э-э, что ты, Грач, понимаешь, — отмахивается он.
…На очередном отрезке маршрута продвигаемся цепочкой. Подъем настолько крутой, что кажется, будто земля дыбом становится. Впереди меня идет Жора. Иногда он оборачивается, и я вижу его лицо, все в капельках пота, но по-мальчишески задорное. И все же я слежу за Жорой. Вот круглый камень выскользнул у него из-под ног, и Жора как подкошенный упал на меня, больно ударив в грудь автоматом, дыхание перехватило.
— Ушиб? — спрашивает Шилин.
Я не вижу сержанта, слышу только его голос: расплывшиеся перед глазами желто-красные круги мешают рассмотреть командира отделения.
— Ничего, пройдет, — наконец произношу с трудом.
Отдыхаем в кустарнике. Шилин разрешает открыть консервы, поесть. Сам он сразу принимается раскладывать карту. Буянов сидит между мной и Жорой Ратниковым. Вид у него спокойный и бодрый — не скажешь, что он находится уже пять часов в пути. Съев консервы, Жора открывает флягу с водой. Но прежде чем сделать несколько глотков, шутливо укоряет меня:
— Надо быть более внимательным, разве ты не знал, что я упаду на тебя. Сними гимнастерку, заштопаю дыру.
Он берет иголку и, наклонившись, молча зашивает. Закончив штопать, толкает в бок присмиревшего Буянова:
— А тебе приходилось дома выполнять такую работу?
— Не только штопать, но и стирать, — охотно отвечает Буянов. — Бывало, в страдную пору, когда отец с матерью все время в поле, я двух младших братишек обстирывал. Соседские девчонки надо мной смеялись, прачкой дразнили.
— Девчонки — вредное племя! — восклицает Жора. — Когда мне было десять лет, я не умел плавать, ходил на море с надувной камерой. Как-то барахтаюсь у берега, подплывает ко мне этакая быстрая щучка и хватается за камеру. Я ее отпугнул. Но она все-таки успела проколоть камеру. Ну я и начал пузыри пускать. Чуть не утонул… Тонькой ее звали, ту щучку… А вот сейчас письма мне шлет. Антонина! Хорошая девчонка! А в общем-то они вредные. Вот и Дима из-за одной на гауптвахту угодил…
— Приготовиться! — обрывает наш разговор командир. Шилин складывает карту и подробно объясняет, как мы должны двигаться к площадке, занятой «противником».
…Путь длинен и тяжел. Перед маршем Копытов сказал мне, что генерал Огнев интересовался, как я себя веду, держу ли свое слово. Что ж, после этого признаться, что мне трудно? Ни за что!
Ночь проводим в небольшом каменистом углублении, посменно дежурим, ведем наблюдение за «противником». Мы с Жорой только что сменили Буянова. Скоро будет рассветать. Камни остыли, холод пробирает до костей, а подняться нельзя, надо лежать неподвижно. Ледяная земля, ледяной автомат. Тишина до звона в ушах. Слышен стук собственного сердца. И вдруг тело начинает цепенеть. Голова невольно опускается к земле.
— Слышишь? — шепотом окликает Жора.
— Что?
— Голоса…
Напрягаю слух. Словно сквозь сои, улавливаю отдельные слова. Потом снова наступает тишина. И опять сковывает оцепенение.
— Дима, — шепчет Жора. — А правда хорошо, что нас вот так посылают? Закалка! Она для разведчика первое дело.
— Чего вы тут шепчетесь? — подползает к нам Шилин. — Прекратить!
Шилин неподвижно сидит минут двадцать. До слуха долетают какие-то шорохи, обрывки фраз.
— Ясно, — делает вывод сержант.
Меня он посылает в распоряжение Буянова, а сам остается на месте.
— Осмотри портянки и подгони хорошенько снаряжение, — советует мне Буянов. Потом мы ползем меж камней, все ближе и ближе к складу «противника». Буянов велит мне замереть на месте и быть начеку. Сам уже по-пластунски ползет дальше. Он должен поджечь склад.
Где-то поблизости находятся солдаты соседней роты, изображающие противника. Если они обнаружат нас, вылазка будет считаться проигранной.
Все четче вырисовываются горы. Они выплывают из темноты, молчаливые и суровые. Я осматриваюсь и ищу место получше, чтобы вовремя заметить сигнал Буянова и продублировать его Шилину. Над головой висит каменистый выступ. Если забраться на него, оттуда будет удобнее наблюдать за Буяновым. Подтягиваюсь на руках. Уже виден стог. Надо подняться еще выше. Неосторожное движение — и я падаю с выступа.