Беспощадная истина
Шрифт:
– Да? Это, действительно, красивая машина?
– О-о, чувак, мне бы хотелось иметь такую! – говорила она.
– А мне бы хотелось иметь тебя. Я думаю, что это справедливый обмен, верно? Пойдем со мной!
Это всегда срабатывало.
Когда у меня не было тренировки, я, проснувшись, открывал бутылку шампанского, заказывал икры, копченой лососины и яичных белков. Со мной в постели была красивая женщина, или две, я ставил на стерео Билли Холидей. Я жил в мире фантазий. Мне никогда не приходилось ждать в очереди, чтобы попасть в ресторан или клуб. Я назначал свидания шикарным моделям, тусовался с завсегдатаями модных курортов. Это был мир, частичкой которого Кас хотел меня видеть. Но он также хотел, чтобы я ненавидел людей в этом мире. Неудивительно, что
Через некоторое время преимущества славы стали отходить на задний план, а масштабы известности стали для меня обузой. Никогда не забуду, как однажды, когда моя профессиональная карьера была в самом начале, я тусовался с Питом Хэмиллом и Хосе Торресом. Пит предложил: «Пойдем погуляем!»
Мы купили мороженое и пошли по Коламбус-авеню.
– Наслаждайся этим сейчас, Майк, – сказал Пит. – Потому что скоро ты уже не сможешь так делать.
Теперь я не мог выйти на улицу без того, чтобы меня не окружила целая толпа. Если я оказывался в клубе до своего поединка, посетители клуба хватали меня на месте преступления.
– Майк, что, мать твою, ты здесь делаешь? – возмущались они. – Мы собираемся увидеть тебя на следующей неделе, ублюдок. И тебе бы лучше победить. В это трудно поверить: ты что, блин, сейчас не на тренировке?
Я мог увидеть красивую девушку и поинтересоваться у парня: «Кто это?»
– Б… дь, Майк, я не знаю, – отвечал парень. – Я не знаю, кто она, но я иду с ней посмотреть поединок. А ты тренируйся, ниггер.
Это было хуже, чем когда я ошивался на улицах Браунсвилла. Ребята там не контролировали своих эмоций, они очень резко реагировали на проявление неуважения. Я как-то стоял там с парнями, и какой-то незнакомец подошел ко мне.
– Эй, как дела, чувак? – спросил он вполне дружелюбно.
Я хотел уже было ответить этому уроду: «А твои как дела?» – но тут вмешался один из моих приятелей:
– Эй, Майк, ты знаешь его?
– Нет.
– А почему тогда ты, мать твою, разговариваешь с ним?
Им не нравилось, когда кто-то подлизывался к другому. Они запросто могли сказать тому, кто подошел к нам: «Пошел нах… й! Оставь его в покое!»
Обитателям Браунсвилла не нравилось, когда вторгались в их пространство. Просто так в районе лучше было не появляться. Но ведь совсем другое дело, когда ты знаменитость. Поэтому я конфликтовал сам с собой, был в разладе со своими собственными инстинктами. Мне это было против шерсти, как говорили в центре реабилитации. Иногда все получалось слишком некрасиво. Не раз, когда я был в плохом настроении, за мной следовал навязчивый поклонник:
– Майк, я люблю тебя. Могу я получить твой автограф?
– Отъ… сь от меня, чертов урод! – отвечал я и надирал ему задницу. Честно говоря, я никогда не думал, что стану знаменитым.
Рассказывая все эти истории, я сам не могу поверить, каким тогда я был грубым невоспитанным чудовищем. Если ты не обрел под собой твердую почву, свалившаяся на тебя слава заставляет тебя чувствовать себя, блин, пустышкой. Плюс ко всему пьянки, девочки – все это сказалось на моих выступлениях. Парни, которых я должен был бы нокаутировать еще в первом раунде, держались и пять раундов, и шесть, а иногда и весь поединок. Безусловно, теоретически кто-то вполне мог быть одновременно и сексуальным тираннозавром, и чемпионом мира. Только на практике надо было добровольно отказаться от какого-то одного из этих званий. Сексом ты можешь заниматься в любом возрасте, но ты не можешь все время быть спортсменом мирового класса. Я, однако, выбрал секс.
Я тогда просто был несчастным человеком. Я не мог постичь, почему кто-то хочет быть со мной. Я сам не захотел бы быть с собой. Думаю, что это моя мать передала мне свою депрессию. Я не знал, что мне еще делать, когда я стал чемпионом. Я хотел только быть похожим на своих старых героев. Меня не беспокоило то, что завтра я мог умереть. Ранее я прочитал книгу об Александре Македонском – он предпочел несколько лет славы жизни в неизвестности. Так к чему мне беспокоиться, что я могу умереть? Разве в своей гребаной жизни мне еще следовало что-то ожидать?
У меня было все, что я хотел, но я не был по-настоящему счастлив. Окружающий мир больше не приносил мне счастья, а как стать счастливым изнутри, я не знал. Как я понял позднее, счастье – это ведь внутренняя работа. Находясь в состоянии такого уныния, безысходности и отчаяния, я сделал последнее, что я должен был бы сделать, – я женился.
Я женился на Робин, потому что она была беременна, а я был взволнован при мысли, что стану отцом. Это была единственная причина. Проблема заключалась в том, что это не Робин сообщила мне, что она беременна, а Джимми Джекобс. Он сам узнал об этом от Рут, матери Робин, которая позвонила ему. В то время я, конечно, не знал, что все это было полной фигней. Робин никогда не была беременна. Это была настолько конфиденциальная информация, что женщина, с которой я спал, не решилась даже сама сообщить мне ее.
В обеих этих женщинах все было фальшиво, запутанно, лживо, низко. Робин рассказывала всем, что она бросила Гарвардскую медицинскую школу для продолжения актерской карьеры, но когда некоторые журналисты проверили этот факт, они обнаружили, что ее имя не числится в списках данного заведения. Меня не волнует, насколько искренне ты утверждаешь, что любишь кого-то, но когда ты лжешь, это всегда вернется к тебе бумерангом. Такими были Робин и ее мать. Люди, втиравшиеся в доверие, мошенницы, полупроститутки. Рут подала в суд на великого Дэйва Уинфилда из нью-йоркской бейсбольной команды «Янки», обвинив его в том, что тот заразил ее герпесом. А когда она поднялась на церемонии окончания колледжа, ее освистали все 129 одноклассников – это о многом говорит.
Я ничего не знал о лжи относительно беременности. Я ничего не знал о вещах такого рода. Я пытался все устроить благородно, но это был полный лохотрон, а я был лохом, чмошником. Может быть, мне следовало быть малым-не-промах, как и остальные черные. Например, как Хосе в «Шоу Мори Повича», когда дамы обвиняют его: «Ты отец этого ребенка?» Я должен был бы ответить, как он: «Не-а, увидимся на шоу Мори». Но я не был тем парнем. Я был парнем, который положил бриллианты ей под подушку, но даже этого оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить ее. Поэтому, когда в феврале 1988 года мы были в Чикаго на «матче звезд» Национальной баскетбольной ассоциации, я привел ее в дом священника, которого я знал, и уговорил его прямо на месте сочетать нас браком. Я даже не спросил ее, хочет ли она замуж, это был импульсивный шаг. Она играла в молчанку, поэтому мне пришлось прибегнуть к тактике легкого запугивания, как мне тогда казалось, и она дала свое согласие. Отец Клементс сочетал нас браком в прихожей своего дома, а затем мы пошли в клуб моего приятеля, чтобы отпраздновать это событие.
Когда мы вернулись в Нью-Йорк, Рут, оказывается, уже позвонила Джимми и пригрозила, что, если мы не собираемся немедленно зарегистрироваться законным браком в Нью-Йорке, она намерена отправить нас пожениться в Лас-Вегас. Джимми хотел отложить это, чтобы мы могли подписать брачный договор, но я был по уши влюблен и не беспокоился ни о каком брачном договоре. Итак, мы отправились в ратушу, получили документ и, таким образом, стали состоять в законном браке. Рут сразу же повела речь о том, чтобы подыскать для нас троих подходящий дом. Робин всегда говорила мне, что она неразлучна со своей матерью, но их отношения представляли собой что-то весьма странное. Даже последователи Фрейда подивились бы, изучая их. Они вряд ли смогли бы дать им верное определение. Робин принадлежала не к тому полу, чтобы у нее развился эдипов комплекс. Я думаю, что у нее был хердипов [97] комплекс.
97
Неологизм, изобретенный автором от слова «эдипов» и обозначающий, по его логике, бессознательное сексуальное влечение к родителю того же пола.