Беспредел (сборник)
Шрифт:
– Сожгу… – послышалось Мише сквозь лай. Голос папы так изменился…
Соколов-старший улыбался гнилыми зубами, щерясь. Что-то плюнул в лицо папе. Скрепыши в потных ладонях Миши слиплись в один неразъемный комок. Кожу головы закололо сразу во многих местах. То, что происходило на улице, было неправильно.
Еще один удар, но Соколов увернулся и врезал папе между ног, отчего несокрушимый великан согнулся пополам, и в следующий миг в руке гнилозубого откуда-то появился молоток. Голова папы мотнулась в сторону,
Соколов-старший молча обрушил еще один удар.
Миша онемел от ужаса. Все показалось ему ненастоящим. Абсолютно все. И утренние хлопья за столом, с мамой и папой. И «Черный Плащ», которого так хотелось посмотреть. И даже ненависть к школе.
Все померкло. Остался только лежащий на земле отец и стоящий над ним гнилозубый лысый монстр. Который медленно распрямился, отер кровь с лица и посмотрел на Мишу.
Снова огляделся, почесал затылок и пошел к машине.
Миша отстегнул ремень безопасности и дернулся вперед, чтобы нажать кнопку блокировки дверей. Щелкнули замки. Отец Гаврилы приблизился. Потянул за ручку. Оскалился черными зубами и вернулся к лежащему папе.
– Пап, вставай! – сквозь слезы прошептал Миша. – Пап! Пожалуйста!
Соколов-старший перевернул тело, обыскал карманы и вытащил брелок с ключами. Встал, показал их Мише, а затем подхватил папу за ноги и с трудом поволок к сараю. Руки отца безвольно волочились по земле.
Гнилозубый проволок тело мимо машины, заглядывая в стекла и зло улыбаясь. Затащил папу в сарай и закрыл дверь. Вновь огляделся.
Миша трясся в кресле, вцепившись в ручку двери. Слезы заливали лицо, но он не смел стереть их. Он боялся даже на миг закрыть глаза.
Соколов-старший постучал в стекло и поболтал перед ним брелоком. Нажал кнопку, и замок снова щелкнул.
Миша с криком надавил на блокировку. Клац. Соколов дернул за ручку, яростно скривился.
Клац. Дверь распахнулась.
– Не надо, пожалуйста. Не надо. Я не играю. Я так не играю! – завопил Миша. – Я не играю!
Соколов-старший выволок его из машины, заткнул рот вонючей ладонью, оглядываясь, и потащил в дом. Едва захлопнулась железная входная дверь, он ударил Мишу по лицу и бросил на пол. Запер засов.
– Не надо. Не надо, – всхлипывал Миша.
Внутри пахло сыростью, перегаром, грязным бельем. Над дверью висела лампочка без плафона, на одиноком проводе. Папа говорил, что так нельзя делать…
Папа…
– Что с папой?! – сквозь рыдания выдавил он.
– Пизда ему, ублюдок, – сказал Соколов. – И тебе пизда.
С молотка в руке мужчины капала кровь. Он положил его на полочку рядом с дверью. Замер, разглядывая добычу. А затем шагнул к нему.
– Пожалуйста, не надо! – заголосил Миша. Худые, но сильные руки подхватили его за куртку, как щенка. Он брыкнулся, отбиваясь, но получил такую затрещину, что потемнело в глазах.
Соколов
– Заткнись, блядь, – сказал голос в пятне света, и наступила темнота. Вонючая, сырая, скрывающая во мраке невиданных чудовищ. Захлебываясь слезами, Миша пополз по ступенькам наверх, забарабанил в дверь. Сопли текли рекой, голова болела. От едких запахов тошнило.
– Выпустите! Выпустите! – завизжал Миша. Ручка нашлась, но сколько он ни дергал дверь – та не шевелилась.
Что-то хлопнуло, лязгнуло металлом. Во дворе едва слышно завелась папина машина.
– Папа! Папа-а-а-а-а! Мам-а-а-а-а!
Наступила тишина. Миша прижался спиной к двери, всхлипывая и размазывая слезы по лицу. Темноты он боялся и до сих пор спал с ночником. Папа говорил, что это нелепо, что монстров не существует. Что если кто и может навредить, так это другие люди, а не темнота, но мама всегда заботливо включала в розетку лампочку в виде машинки, и Миша засыпал, держась взглядом за огонек.
Здесь царила кромешная тьма.
Внизу что-то пошевелилось. Пробежали по полу маленькие лапки. Миша полез в карман, вытащил зажигалку. Щелкнул. Маленький огонек лишь осветил руки, а тьма стала только гуще. Что-то вновь прошуршало внизу.
Что-то страшное.
– Выпустите меня, – проскулил Миша. Голова болела, кружилась. – Я хочу домой…
Зажигалка нагрелась, и он отпустил кнопку. Папа говорил, что огонь – не игрушки. Что в его детстве соседский мальчик играл со спичками и спалил дом. Дом, который его родители строили много лет.
«Ты же не хочешь спалить наш домик?» – улыбался он.
Перед глазами встал окровавленный молоток. Затем лежащий на земле папа. Несокрушимый, смелый, почти как Красный Уткоробот.
Миша сжался в комочек, пристально глядя во тьму. Скорчился на ступеньке, уткнувшись лбом в холодный бетон. Зубы клацали друг о друга. Руки тряслись.
И почему-то страшно клонило в сон.
Его разбудил стук двери. И голос:
– Что, блядь, мудак, довыебывался? Я тебе, сученышу, сколько раз говорил – сиди, блядь, и не отсвечивай.
– Он первый начал! – послышался виноватый голос Гаврилы.
– Хуервый! Говнюк мелкий. Пидор.
Послышался звук затрещины. Гаврила всхлипнул.
– Пасть закрой! Не пацан, что ли, ныть будет тут?!
– Выпустите! – крикнул Миша.
– Па… – севшим голосом сказал Гаврила. – Кто это?
– Твое домашнее задание, блядь! – гаркнул Соколов-старший. – Ща ты у меня его отработаешь по красоте, сученок.
По двери, за которой сжался Миша, ударил кулак.
– Заткни рот, говнюк, а то к папаше отправишься!