Беспредел
Шрифт:
— Через год примерно после первого контакта с тобой, — пояснил я.
— Это ты раскопал? — в его голосе было искреннее удивление.
— Да, — вздохнул я от воспоминаний. — Мне помог случай. Я увидел твою фотографию в одном доме. И мне рассказали твою историю. В начале я не поверил, конечно. Потом надел справки и убедился, что "действительность еще хуже", как любят выражаться репортеры.
— Значит, ты все эти годы знал, кто я такой? — спросил он.
— Знал? — переспросил я. — Да я и сейчас толком не знаю, кто ты. Полагаю в своей гордыне, что ты такой же резидент, как и я.
Он засмеялся.
— За что я тебя люблю, Майк, так это
— И службы безопасности пяти стран, — вставил я.
— Это не имело никакого значения, как ты понимаешь, — ответил он. — Мне нужен был ты. И вот почему. Ты хочешь работать со мной? Подумай. Такие предложения делаются очень редко. Мне нужен хороший профессионал.
Откуда-то подуло ледяным холодом. Я почувствовал озноб, хотя и был в ватнике.
— Не отвечай, — сказал он. — Я вижу, что ты не готов. Это из-за Пат, которую ты встретил в аэропорту. Жаль.
Холодный воздух продолжал потоками наступать на меня, как будто я стоял под сломанным кондиционером. Озноб ледяным потоком пронизывал мое тело.
— Прощай, — сказал он.
Свет погас, холод становился все сильнее. Я попытался сориентироваться в темноте, пытаясь на ощупь найти выход, и вдруг услышал требовательный стук прямо над ухом. Я замер на мгновение Настойчивый стук продолжался…
Я почувствовал какой-то неконтролируемый страх и даже закрыл лицо руками, пытаясь прийти в себя. Кем бы мы себя не считали, мы жалкие физиологические существа, работающие на конкретных программах, именуемых инстинктами, которые не дают нам возможность заглядывать в бездонные черные бездны, откуда несет ледяным холодом.
Включив зажигание, я поехал вдоль дома Руановой, быстро подавив в себе желание, мелькнувшее было в голове, снова подняться к ней в квартиру. Он предложил мне сделать добровольный выбор, но мог сам все решить явочным порядком…
Не знаю, сделал ли я это подсознательно или нет, но направил продуктовый пикап генерала Климова к воротам старого петербургского кладбища. Оставив ключ зажигания на месте, я снял ватник, положил его на сидение, взял свою куртку и вышел из машины, захлопнув дверь.
У ворот кладбища я купил у какой-то старушки букетик цветов и прошел за ограду. Около старой, наспех отремонтированной церкви с покосившимся крестом стояло несколько старушек в черных платках и стариков убогого вида. Видимо, вид у меня был довольно странным, поскольку все они испуганно-настороженными взглядами посмотрели на меня. Такие взгляды постоянно встречаешь в России и не только на кладбище. Цветы в моих руках, наверное, успокоили их, и я перестал быть предметом всеобщего внимания.
Я прошел мимо церкви по центральной аллее, вспоминая тот путь, который я много лет назад проделал с замиранием сердца в неверной надежде на то, что я ошибаюсь. Я свернул на одну из боковых дорожек, которая сужаясь привела меня к зарослям заброшенного участка кладбища, где в чаще буйно разросшихся сорняков виднелись надгробья старых и новых могил. Я пошел прямо через гущу кустов, разглядывая надгробья. И, наконец, нашел, что искал.
Осевшая в землю раковина с небольшой плитой из прессованной каменной крошки, полузатопленная, заросшая,
ЕРЕМЕЕВ М.Е.
ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБ
26 АВГУСТА 1965 ГОДА.
И ниже:
ЕРЕМЕЕВА Ж.Н.
1938–1965.
Оказывается, она была на десять лет старше меня. Она покончила с собой после гибели Миши, хотя знала, что это категорически запрещено. Но она не могла жить без него и была в отчаянья от того, что он ушел один. И это породило такую кучу проблем, которые пришлось решать в течение почти тридцати лет.
Исцарапав руку об острые сухие стебли, я положил цветы на раковину и прошептал полузабытую молитву, которой они научили меня очень давно, так давно, что еще не успели проржаветь и обратиться в прах те волшебные мечи, с помощью которых люди пытались пробить себе путь к полной свободе, не понимая, что крушат внутренние стенки инкубатора. Младенец во чреве матери, вооруженный ножом, с помощью которого он пытается раньше времени вырваться на белый свет, вспоров ей живот изнутри. Простите меня. Я был плохим сыном, и еще худшим мужем, и совсем никудышным отцом.
Капли дождя, упавшие на мою непокрытую голову, вернули меня к реальности. Я постоял еще немного над могилой несчастного альпиниста и его психически неуравновешенной жены, взглянул на низкие тучи, подгоняемые западным ветром, на видневшийся за деревьями купол старинной церкви с новым крестом из нержавейки и медленно пошел прочь по дорожке…
Как я и предполагал, продуктовый пикап исчез, вместо него стояла черная "Волга", за рулем которой сидел сам майор Шепелев. Он сидел о таким видом, как будто не сомневался, что я сяду в эту машину. Ужасно бесцеремонная публика. Еще решат, что я проводил перед возвращением домой выемку из "почтового ящика", как в их дешевых телесериалах.
Я открыл дверцу и сел рядом с майором: во-первых, вежливость требовала попрощаться с Беркесовым, а во-вторых, не пешком же мне было отсюда выбираться.
— Поздравляю вас, полковник, — сказал я, садясь в кресло напротив Беркесова. Он сидел за столом, опираясь подбородком на сцепленные кисти рук. Феликс Дзержинский за его спиной смотрел на меня с вполне понятным укором.
— Вы о чем? — не понял Беркесов.
— Как о чем? — удивился я. — О производстве вас в генералы, конечно! Если вы помните, я вам это всегда предсказывал.
— Спасибо, — вздохнул он и, видимо, желая переменить тему, спросил: — Так вы уезжаете?
— Уезжаю, — подтвердил я, в свою очередь вздохнув.
— Навсегда? — если это и был вопрос, то в нем сквозила затаенная надежда.
— Не знаю, — честно сказал я. — Если мне удастся уволиться, то да. Если нет, то не знаю. Но мне бы не хотелось сюда больше возвращаться.
— Почему же? — с удивлением посмотрел на меня Беркесов.
— Простите меня, полковник, — я по привычке назвал его старым чином, — но у вас очень тяжело работать. Страна мертвая. Груда камней. Я чувствовал себя Робинзоном, которому так и не удалось найти своего Пятницу. Я истосковался по человеческому общению. Оно было даже во Вьетнаме, а здесь нет. Я совсем не хочу вас обидеть, да и что нам друг друга обижать и обижаться. Мы уже давно работаем вместе, пытаясь воскресить убиваемое веками. Несмотря на наши ошибки, через мертвые камни пошла местами молодая трава. Не затопчите ее сами и не дайте это сделать другим.