Бессердечное наследство
Шрифт:
Когда Пенн и я вернулись из медового месяца в Париже, нас уговорили пойти на прием, устроенный его матерью. Я опасалась присутствия остальных членов его команды, но, честно говоря, это был предлог, чтобы поговорить с Кэтрин. Было неприятно. На самом деле, разговор был просто отвратительным. Но мы заключили шаткое перемирие. И это перемирие продержалось уже четыре года, и с каждым годом оно становилось менее шатким, чем, когда мы на него согласились.
— Все ополчились против меня, да? — Пробормотал Пенн.
Адди хихикнула и скользнула к Льюису на колени.
—
Льюис обнял Адди.
— Ты уже должен к этому привыкнуть, парень.
С Льюисом все было хуже и лучше, чем с Кэтрин. Он извинился за преследование и за то, что мне было отказано в судебном ордере. Потому что у меня была тогда причина попытаться получить ордер в первую очередь. Но он взорвался, потеряв все свое спокойствие, чуть ли с ума не сошел, когда я ему рассказала, что была причастна к скандалу с его компанией.
Но несмотря на это, я все равно все выложила в открытую. К счастью, к тому времени, как мы вернулись в Штаты, худшее с его бизнесом уже было позади. Его мать вернулась на работу послом ООН, а Льюису разрешили остаться в компании. Но он решил, что это не его стезя, и с помощью Адди выяснил, в чем его страсть. Никто из нас не ожидал, что он купит бейсбольную команду низшей лиги и приведет ее к небывалому успеху.
Я сделала первый глоток бурбона и передала бутылку Кэтрин, которая сделала большой глоток.
— Уф, — сказала она, качая головой. — В этом все и дело.
Она передала бутылку Роу, который практически закатил глаза из-за своего компьютера и передал молча бутылку Пенну.
— Ты же меня знаешь?
Кэтрин закатила глаза. Ларк только рассмеялась, когда вошла в комнату и схватила другой стул. Я полюбила Ларк. Она не была глупой. Она нашла свою собственную золотую середину в этом обществе. И парня, который идеально ей подходил.
Чего я не могла сказать о Кэтрин. Каким-то образом она с Кэмденом все еще были женаты. Хотя никто не понимал, был ли их брак счастливым или нет. И мы все решили, что это не наше дело.
— Что? — Проворчала Кэтрин, все еще держа бутылку.
— Очевидно, Роу не пьет после других, — сказала Ларк.
— Он пьет только после Николаса, — заметила Адди так, как могла только его сестра.
— Это мой муж, — сказал Роу, пожимая плечами.
— А где сегодня твой кавалер? — Спросила Адди.
— Сегодня собирается только команда, — решительно заявила Кэтрин.
— А почему Натали здесь? — Добавила Адди, как делала каждый год.
Кэтрин лукаво улыбнулась и пожала плечами.
— Я думаю, Натали — команда.
Это был не первый раз, когда она говорила так, и не первый раз, когда у нас был этот разговор, но я все равно удивилась, услышав это.
Мы все были не очень близки. Команда уже не тусовалась, как раньше. Но в этом не было необходимости, потому что Пенн был прав. Мы все нашли золотую середину, он мог бы дружить с ними и не позволять им быть единственными своими друзьями. Наш мир расширился.
Мы обедали с его коллегами по работе и обсуждали философскую теорию, о которой
Я отправилась в тур, издав свой первый литературный роман, собрав дружную группу друзей-писателей, которые жили в Нью-Йорке. Мы встречались на девичниках, которые не включали в себя нанесение ударов в спину. Иногда мы даже не вылезали из компов, не расчесывали волосы и не принимали душ. Но у нас были писательские марафоны. И мужья, которые понимали, что это значит, жаловались Пенну, вздыхая о ночных сеансах написания романов и о том, что персонажи были реальными.
Мне казалось, что Пенн не жаловался. На моих книгах значилось имя Натали Кенсингтон. Именно он постоянно приносил мне новое вдохновение. И он всегда делал эту жизнь для меня лучше.
Но даже когда у нас был весь этот новый, прекрасный мир, у нас все еще был Верхний Ист-Сайд. И у нас все еще была команда.
— Кто хочет в этом году сказать тост? — Спросила Ларк, потягивая бурбон и передавая бутылку Адди.
— Я скажу, — сказал Пенн, делая шаг вперед.
Льюис выпил большую порцию бурбона, прежде чем передать бутылку мне.
— Четыре года назад мы отложили наши разногласия в сторону, — сказал Пенн. — Мы договорились приехать в Хэмптонс на выходные в День труда, чтобы наконец обсудить случившееся с Ханной и почтить ее память. Ее смерть была ужасной. Наша роль в этом была еще хуже. Я бы все отдал, чтобы вернуть и все исправить, что мы тогда натворили. Но мы ничего не можем уже исправить. Мы можем двигаться только вперед. Поэтому я рад, что мы снова здесь, чтобы отдать дань уважения Ханне Стрэттон. Мы не можем загладить свою вину перед ней. Но мы можем почтить ее память.
Все потянулись к напиткам, которые стояли перед ними, прежде чем я нашла наш традиционный бурбон. Мы подняли бокалы за Ханну, как делали это последние четыре года, молча, за человека, которого они довели до самоубийства. За всех людей, которым мы принесли страдания. И жизнь, которую мы вели, чтобы быть этими людьми.
Мы пили большими глотками. Отпуская прошлое. Двигаясь дальше, но не забывая.
Это был момент единения, который был хорош для всей вечеринки. Теперь у нас была своя жизнь, но было важно хранить память, чтобы не совершать подобных вещей дальше.
Когда меня прибило к берегу в Хэмптоне, я и подумать не могла, что попаду в эту удивительную, пугающую и ужасающую компанию друзей. Я осязаемо чувствовала связь между ними. И эта далекая тоска росла во мне. Их объединяли не только деньги, статус и власть, а нечто большее. Они твердо знали, что всегда будут рядом друг с другом. Своей командой они создали себе, как бы семью.
Я не понимала этого, даже когда нырнула в их команду с головой. У меня никогда не было ничего подобного. Только я и Эми, которой, как мне всегда казалось, для меня было достаточно. И каким-то образом... меня наконец-то приняли. В тот момент, когда я была уверена, что это не для меня.