Бессердечный принц. Раскол
Шрифт:
— Домыслы, — процедила Мария, когда я негромко усмехнулась. — Я призналась только в том, что не переношу на дух этого человека.
— Однако вид генерал-майора Ящинского напоминает о том, что в прошлом император выбрал не вас, законную супругу, а другую женщину. И, вероятно, вновь сделает выбор не в вашу пользу, когда наденет корону на голову другого сына. Этого вы боитесь?
Сомнения в том, что Алексей и Влад — братья, окончательно развеялись. А вот в догадке насчет передачи трона последнему, я засомневалась. Вряд ли Николай настолько беспечен и доверить империю тому, кто ни опытом, ни
Лишь одна маленькая деталь заставила бы императора передумать. Сердце и контракт со Смертью — главные источники проблем в царской семье. Нормальная практика, когда на место больных наследников готовили здоровых, среди которых явно не значился князь Андрей. Да и появление Марии за спиной младшего сына создавало серьезный прецедент для безоблачного будущего его императорского высочества.
Отпустив нити, я расслабилась и сбросила магические искры с кончиков пальцев. После чего пробормотала вежливые слова прощания, спешно поднялась, затем отвесила глубокий поклон. Никто из охраны не сделал шага в мою сторону. Поэтому я, сгорбившись в три погибели, спокойно добралась до двери спиной вперед, пока не наткнулась на запертые створки.
После этого я позволила себе посмотреть на Марию.
— Когда окажешься на моем месте, Ольга, поймешь, — устало проговорила императрица и откинулась на спинку стула. — Мы все желаем счастья сначала для себя, а потом вспоминаем о всеобщем благе. Кто утверждает обратное, тот бессовестно лжет.
— Возможно.
— Запомни мои слова, подумай хорошенько, а потом приходи за помощью. Я подожду, княгиня. Всего одна уступка, и два бесценных дара станут твоими.
— Свобода и сердце Алексея?
Мария подняла бокал, будто праздновала какую-то победу.
— До свидания, дорогая.
Глава 52. Влад
«Прости, пожалуйста, я не приеду. Возникли кое-какие проблемы. Увидимся на балу, хорошо? С тебя танец!:)»
Улыбающаяся мордочка в понимании Кати, наверное, сглаживала эффект от «динамо», но мне легче не стало. Вышло совсем наоборот, отчего я погрузился в мрачные думы. О том, какие такие дела увлекли молодую балерину настолько, что она пропустила наше свидание.
Дошел в итоге до мысли, что меня банально прокатили и выставили идиотом. А сама Катя наверняка хохотала вместе с князем Андреем над глупым кретином в моем лице. Тем кретином, который тащился из Петербурга в Петергоф до Большого дворца и сейчас топтал парадную террасу.
Периодически я замирал, чтобы посмотреть на золоченую фонтанную сюиту, надежно укрытую снежным одеялом, и прислушивался к тишине уснувшего сада. Ждал, что вот-вот зашуршит по камням неистовый Финский залив. Потом вновь принимался за бестолковые метания туда-сюда.
«И день потратил зря, и работу не сделал, и свидание накрылось. Класс. Молодец, Влад. Пять баллов по глупости. Когда ты поймешь, что девушки, вроде Кати, не твой уровень? Она молода, красива и обладает правом выбора. Зачем ей неудачник с выгоревшим даром, болячками и подступающим кризисом среднего возраста?»
Мироздание, конечно, не откликнулось на мой безмолвный зов. Ответа от подсознания тоже не последовало. Да он и не требовался. Взгляд понуро скользнул по выступающим рельефам на лицевой стороне здания, затем двинулся к сверкающим в лучах зимнего солнца окнам. Ярко-желтая отделка подчеркивала все великолепие и величие дворца.
В голове воскрес тихий, но твердый голос Анастасии Николаевны. Вспомнились нежные руки, пахнущие фиалками, и смех, что сильно походил трель поющих соловьев. Ее призрачный образ, скользящий неспешно по хрупкому снегу, стал ярким и отчетливым. Будто бы она шагала рядом со мной по скользкой плитке.
«Из миллиона всех духов, что я на пробу наносила, лишь этот напоминает мне о прекрасной девичьей юности», — заговорила она.
— Мне плевать, — повторил в унисон с собой прошлым.
«Конечно, глупый мальчик. Но ты запомнишь название, чтобы потом купить их бабушке в подарок на ее день рождения».
Я окунулся в призрачный омут ее голубых глаз, затем скользнул по выступающим скулам и высокому лбу. Отметил много общего, провел параллели и рассмеялся над собственными выводами. Удивительно, ведь я столько раз смотрелся в зеркало, но долгое время игнорировал очевидное сходство между нами.
Фамильные гены такие… Фамильные.
«Оболтус», — поддразнила легкой улыбкой Анастасия Николаевна.
Она делала это так редко. Я уж позабыл, какой любительницей шуток и проказ была наша с Алексеем бабушка. Когда Анастасия Николаевна снимала с головы тяжелый венец и оставляла за дверьми регалии, она превращалась в настоящую хохотушку.
Какой ее видели те, кто запомнил Анастасию Николаевну еще молодой и смешливой. До восстания «Красной зари», террора и убийства семьи Романовых.
Мы пронеслись мотыльками сквозь ушедшие годы в прошлое. К тому самому дню, когда я, будучи пятнадцатилетним упрямцем, ничего не понимал в жизни. Весь мир казался раскрашенным в черные оттенки, и во всех, включая царскую семью, я видел врагов.
Редкие совместные прогулки с Анастасией Николаевной воспринимались, как плевок в душу. Ее и Николая я больше остальных винил в смерти матери и собственном одиночестве. Я ненавидел их так сильно, что с радостью ухватился за предложение великой императрицы пойти в Николаевский кадетский корпус. Там обучались ребята из разных социальных групп, и после нескольких лет жизни во дворце я почувствовал себя свободным.
В двадцать пять лет пламя ярости стихло, а злость трансформировалась в глубокую обиду. Ни сразу после смерти Анастасии Николаевны я не съездил в Императорскую усыпальницу на территории Петропавловского собора к ее могиле и не почтил памяти. Сегодня мне тридцать пять, и я по-прежнему ощущал внутри себя противное жжение. Отголоски тех эмоций изредка прорывались наружу и больно кололи под ребрами.
«Гордость не в фамилии, Ладий, она в крови. В Романовской крови, что течет в твоих венах. Никто не отнимет этого, никому не под силу уничтожить твою ветвь с великого древа. Только тебе дозволено по желанию отречься от родных корней, но даже тогда ты останешься Романовым. Как бы ни упрямился и не отрицал сего факта».