Бессердечный
Шрифт:
У нее пересохло во рту. Я видел, как она попыталась сглотнуть.
— С удовольствием, сэр. Мне бы хотелось стать хорошей девочкой для Вас.
Я сильнее сжал ее грудь, заставив поморщиться.
— Боль — прекрасная вещь. Заставляет тело петь и возвращает к жизни. Ирония в том, что ты чувствуешь себя наиболее живым, когда вот-вот умрешь, не так ли?
В ее глазах мелькнул страх, и я рассмеялся.
— Не волнуйся, дорогая. Ты не умрешь. Сегодня ночью ты в полной безопасности со мной, даже если мне этого не хочется.
Она выдохнула.
Девушка вскрикнула, когда я первый раз шлепнул ее по груди, слегка покачиваясь, когда боль притупилась до покалывания. Мне нравилось, как розовый цвет расцветал на бледной коже.
— Приготовься к долгой ночи, Илэйн, — сказал я и склонил голову достаточно низко, чтобы укусить.
Она прижалась ко мне бедрами, когда я причинил боль ее сиськам. Я сосал, кусал, шлепал, заставлял ее страдать, но это была медленная пытка. Такая медленная, что ее тело запуталось, и дрожь превратилась в стоны. Так всегда происходило с плотью — удовольствие и боль сплетались в сложный танец.
Она выгнула спину навстречу мне, и из ее киски начало капать мне на штаны, пока я играл, играл… играл. Мои щелчки по ее клитору заставили ее задыхаться, и несмотря на слезы, катившиеся из глаз, она улыбалась.
Да.
Она хотела меня.
Я стянул с нее через голову белье и отбросил на пол. Затем с легкостью приподнял ее, пока она не встала, расставив ноги по обе стороны от меня на кресле. Ее ноги дрожали, когда я притянул ее к себе и провел языком по ее щелке. Я ласкал ее, пока девчонка не запустила руки мне в волосы, она всхлипывала, бедра дрожали.
Да.
Илэйн отчаянно нуждалась во мне.
Я играл на ее теле, как на скрипке с туго натянутыми струнами.
Использовал ее тело для ее же удовольствия, девушка содрогалась до дрожи, превращающей ее в дикое создание, и она просила о большем. Потому что это я. Я хозяин во всем, что делал, всегда… но я показывал самую лучшую сторону монстра, когда подчинял себе болью и удовольствием.
Я сосал эту жаждущую киску, и заставлял Илэйн кончать для меня. Снова и снова. Доводил ее до предела, пока она не начала просить, растерзанная и дрожащая, настолько потерянная для всего, что она скулила, умоляя о моем члене внутри нее. Но не сейчас, пока она не испробует обещанный ремень.
Я поднялся на ноги, заставил ее перекинуться через подлокотник кресла, прижал ладонь к основанию ее спины и сильно отшлепал эту персиковую задницу, пока она не начала кричать, затем позволил ей перевести дыхание за то короткое время, что мне потребовалось, чтобы вытащить ремень из брюк. Без предупреждения, я взмахнул им так быстро, что ремень опустился с таким резким шлепком и вызвала такой душераздирающий крик маленькой куколки, что я чуть не кончил в штаны.
Я бил ее снова и снова, пока, наконец — с таким каменным
Прижал ее голову к кожаному креслу, сжал в кулаке фальшивые светлые кудри, и взял ее.
Один толчок. Жесткий и дикий. До самых яиц. И ее пронизывающий крик.
Она была тугой. Тугой и нуждающейся.
Девчонка снова вскрикнула, когда я начал ее трахать.
Это было больно.
Грубо.
Я не стал сдерживаться.
Но ей все равно нравилось.
Она запустила руку себе между ног и кружила пальцами вокруг клитора, пока я трахал ее, и ей это нравилось.
Половинки ее задницы были розовыми от моих шлепков и припухлыми от моего ремня, но маленькой шлюшке это чертовски нравилось.
— Пожалуйста! — стонала она. — Больше! Пожалуйста!
Одно можно было сказать наверняка. Девушка действительно была девственницей. Ее киска была скользкой, но тугой. Я почувствовал, как она сжалась достаточно сильно, чтобы выдоить меня досуха, стараясь… усердно стараясь…
Хорошая девочка.
— Они были правы, не так ли? — прорычал я ей на ухо. — Приятно, когда тебя использует Люциан Морелли.
Она кивнула, хотя ей, должно быть, было больно двигать головой, так как ее волосы все еще были накручены на мой кулак.
— Да, сэр. Они были правы. Они были правы!
Я не кончил в нее. Когда достиг пика, я вышел из нее и рывком поставил ее на колени, быстро надрачивая. Она знала, чего я хочу. Она смотрела вверх красивыми широко раскрытыми голубыми глазами. Совсем как у Илэйн Константин.
Достаточно похожа на Илэйн Константин, что я стиснул зубы и начал двигать рукой быстрее.
— Соси, Илэйн, — прорычал я, и она сделала это. Грязная маленькая кукла начала сильно сосать меня.
Я вонзался в ее рот, прямо в горло, и она захлебывалась и булькала, но все равно чертовски хотела этого. Она хотела быть хорошей девочкой для меня.
Совсем как настоящая Илэйн Константин. Только настоящей Илэйн Константин я доставил бы куда больше боли, чем маленькой милой Натали. Я бы сделал настоящей Илэйн Константин настолько больно, что она превратилась бы в месиво на полу, не зная, где кончалась ее боль и начиналась похоть, их границы были бы слишком размыты, чтобы различить их.
Мне нравилось именно так.
Доминант — даже близко не подходило к описанию того, каким темным, грязным ублюдком я был в этой жизни. Ничто и никогда не сможет.
Никто никогда этого не поймет. Никто никогда не поймет меня.
Никто никогда не мог понять моего порочного тела, столь испорченного его силой, и моего соответствующего ему порочного ума.
Я впился пальцами в ее щеки и широко раздвинул их, все еще засовывая свой член ей в рот, пока она стонала. А затем кончил. Вытащил член из ее хорошенького ротика и кончил. Одна струя, которая покрыла ее лицо, вторая, из-за которой у нее появились позывы к рвоте.