Бессилие власти. Путинская Россия
Шрифт:
Часто в подтверждение своих антипутинских суждений его оппоненты называют реформирование Совета Федерации – верхней палаты парламента. Но и это, при внимательном рассмотрении, не связано ни с «отступлением от ельцинизма», ни с нарушением закона. Можно согласиться с мнением, что присутствие всех губернаторов в этой палате усиливало формальный вес этой палаты. Однако в юридическом плане не было четко оформленного положения, предусматривающего институт выборности, – слово «формирование» не означает исключительно «выборность» избирателями верхней палаты парламента. Напомню, что процесс избрания провинциальных вождей (губернаторов) был явочным порядком введен самими «губернаторами» (по инициативе нижегородского главы администрации Бориса Немцова), при молчаливом согласии Ельцина, и становился в некотором смысле обычаем, но не был юридически-правовой нормой. И соответственно, с конституционной точки зрения эти путинские новшества не противоречат федеральному законодательству и ни о чем не свидетельствуют.
Но у Путина, как у всякого более или менее самостоятельного главы государства, наделенного полномочиями больше, чем полномочия некогда всесильных генеральных секретарей ЦК КПСС, сформировались за восемь лет президентства свой стиль, свои методы и подходы к управлению государством, свои представления вообще о последнем (государстве), другие тактические приемы, отличающие его от предшественника. При этом надо учитывать мировоззрение правителя, поскольку он в огромной степени влияет на то, какие средства и методы используются в управленческих процессах: направлены ли они на действительное достижение задач, с которыми общество связывает свои надежды на лучшую жизнь с его именем, или они, эти средства и методы, имеют всего лишь имитационный характер. В первом случае решительный отход от ельцинщины становился необходимостью, поскольку требовалась другая политика, во втором случае – достаточной была имитация такого отхода, создавая всего лишь иллюзию новой политики. Второй путь оказался более привлекательным в конечном счете, хотя некоторые действия по стабилизации социального положения были также предприняты.
Президент Путин как политик – был всецело продуктом, сформировавшимся в 90-е гг., как губка впитавший эклектическую антиидеологию разнузданной российской общественной и политической жизни того десятилетия. И вряд ли то обстоятельство, которое оппонентами ему ставится до сих пор в вину, – что он когда-то работал в каком-то подразделении КГБ, где-то в какой-то соцстране, – могло повлиять на то мировоззрение, с которым он вступил на президентский пост. Поэтому этот фактор я не рассматриваю как явление, имевшее какое-то серьезное значение; может быть, исключая некоторую склонность президента назначать на слишком серьезные должности людей из чекистской системы, естественно, довольно посредственных и плохо справляющихся с высокими полномочиями; как правило, они не пригодны принципиально для серьезной государственной деятельности (не то воспитание, образование, мышление, мировоззрение, интеллект).
Однако в связи с целенаправленным возвышением людей из этой организации (спецслужб России) важно знать некоторые «моменты деятельности былого КГБ и его падения в августе 1991 г. вместе с СССР. В прямую и непосредственную вину КГБ СССР следует ставить то, что своим участием в заговоре и последующем мятеже против президента Горбачева он способствовал развалу СССР. А ранее не сумел предпринять никаких действий по нейтрализации сепаратизма в республиках, хотя прежде всего он должен был действовать. (Все обвиняют Горбачева – а где был КГБ?)
Все это – показатель деградации некогда высокопрофессиональной и могущественной организации, способной в ее лучшие времена с высокой эффективностью решать высшие государственные задачи, охраняя само государство прежде всего. Преемник КГБ – Министерство безопасности России опозорило себя участием в заговоре и расправе над высшей государственной властью России – X Съездом народных депутатов и Верховным Советом в сентябре – октябре 1993 г.
Профессионалы окончательно покинули организацию еще в 90-е гг., и вряд ли она в настоящее время представляет собой что-либо стоящее. Нужны десятилетия, чтобы она оказалась способной выполнять те задачи, которые на нее возложены законом. Не уверен, что, привлекая людей из этой организации в систему государственного управления, Путин укрепляет «систему». Скорее речь идет об укреплении личного режима правителя (сперва – президента, позже – премьера).
Крушение федерализма: либеральная деспотия или полупросвещенное самодержавие?
Вполне естественными, с моей точки зрения, явились намерения и действия Кремля упорядочить отношения центра и провинций, блокировать наметившиеся при Ельцине процессы феодализации страны, неизбежно ведущие к распаду государства. Но при этом это «упорядочение» привело к утере значительной части свойств федеративного государства. Президент Путин в достаточно короткие сроки сумел жестко подчинить провинциальных вождей своей власти, законодательно закрепил их прямую зависимость от центра, превратил их в некое подобие правителей сатрапий в обширной империи Александра Македонского.
Это – уже другая крайность, обозначившая ликвидацию традиционного для России федеративного устройства. На самом деле, начиная, по крайней мере, с эпохи Екатерины Второй, Российская империя была построена как асимметричная федерация, с вкраплениями элементов конфедерации (Герцогство Финляндское, Царство Польское, Хивинское ханство и т.д.), – об этом я писал выше, в начале раздела. СССР и РСФСР – также были федерациями (Россия – с усеченными полномочиями), в силу стержневого принципа централизма, свойственного тоталитарным государствам.
Политическая и конституционная реформа России, в которой важную роль играл Федеративный договор, подписанный 30 –31 марта 1992 г. и введенный в качестве составной части в Конституцию, закрепил основы нового федерализма России. Должен напомнить, что заключение этого Договора Верховному Совету удалось в очень сложных переговорах с лидерами провинций – тогда регионализм и сепаратизм были развиты необычайно, а государство – было очень слабым. Вот эта федеральная база государственного устройства России почти разрушена действующим политическим режимом – причем не вопреки Конституции, а благодаря ей, ее крупным органическим порокам, позволяющим трактовать конституционные статьи как угодно.
При этом следует учитывать следующее. Если исполнительная власть не встречает сопротивления со стороны других общественных сил – парламента, общественных сил, СМИ, – она неизбежно начинает экспансию – это свойство любой власти. Две другие ведущие силы, которые обычно играют роль сдержек и противовесов этой экспансии, – это парламент и провинции (не говоря уже об общественном мнении). Эти две силы показали, что они фактически не обладают политической и правовой субъектностью (в том числе по причине неадекватности их лидеров, точнее выражаясь – в силу их ничтожности). В дружно проклинаемые и отвергаемые всеми советские времена никому из представителей тогдашней бюрократии в голову не приходила мысль, что следует непосредственно из центра назначать глав провинций – соблюдались определенные приличия и уважение к избирателям и местным легислатурам.
Далее произошло сокращение финансовой базы провинций: в 1991–1993 гг. соотношение между доходами федерального и провинциальных бюджетов было нами установлено приблизительно в соотношении 45:55% (в пользу провинций). Это примерно тот показатель, который существует в федеративных государствах мира – США, Канаде, Индии и даже в Китае, а также западноевропейских странах; в настоящее время это соотношение в них составляет: 60:40% (в России – 65:35 в пользу центра). Особенно плачевно обстоит дело с финансовой базой муниципальных органов власти (собственно, последних нет, после насильственной ликвидации советов новых органов местного самоуправления не появилось, поскольку они самостоятельно ничем не распоряжаются – вся власть сконцентрирована у бюрократии исполнительных институтов власти).