Бессилие власти. Путинская Россия
Шрифт:
Низким остается пенсионное обеспечение в стране – порядка 6 тыс. руб. на пенсионера, в то время как показатели по некоторым европейским странам следующие: Австрия – 826 евро, Германия – 1060 евро, Финляндия – 1150 евро, и даже в Чили – 200 евро, в три с половиной раза выше, чем в России. Показательно то, что Россия не ратифицировала Конвенцию Международной организации труда (МОТ), согласно которой «коэффициент замещения пенсией заработной платы» не должен быть ниже 40%. Например, пенсии в Италии и Испании составляют 90% от размера заработной платы; Швеции и Германии – 65%; Франции, Японии и США – 50%; а в России – всего лишь 27%, при этом произошло существенное снижение этого показателя, который составлял 32% в 1992 –1993 гг. Правда, премьер недавно сообщил, что коэффициент замещения вскоре должен составить 40% от уровня заработной платы, но если сам уровень заработной платы низкий, то и пенсии останутся незначительными, неспособными обеспечить жизни пенсионера и его семьи.
Бюджетное распределение имеет явно нерациональный характер, вплоть до последнего времени действовала тенденция к утрате социальности государства (с точки зрения патронажа над бедными слоями общества, которых явное большинство). Так, например, в развитых современных государствах на функции государственного управления, обороны, полиции и суда направляется обычно 3–4% от федерального (или центрального) бюджета. В России на те же цели – более 30%. На социальные цели, здравоохранение, культуру и образование, пенсии, пособия и т.д. в первой группе стран приходится до 40% всего ВВП, а в ряде европейских стран (Швеция, Норвегия, Финляндия, Италия – свыше 45%. В России на эти же цели направляется около 10% ВВП). На такой финансовой основе и при таком подходе можно построить, – иронично заметил профессор С.М. Рогов, – «всего лишь вертикаль ХVIII века».
Все это – самые конкретные результаты целенаправленной социальной политики федеральноых провинциальных властей, их просчетов и ошибок. Те действия и целевые национальные программы, которые преследовали задачи «поддержки многодетных семей» и пр., безусловно, имели положительное значение (с точки зрения логики «лучше иметь это, чем ничего»). Но они были чрезмерно ограниченны по своим микрозадачам, а на их реализацию выделялись скромные финансовые ресурсы (по сравнению с масштабами проблем). К тому же социальная политика государства логично осуществляется в рамках самой федерально-провинциальной социально-экономической политики, и вряд ли целесообразно было придавать ей некий «надстроечный характер», выделяя отдельные программы из общей социальной политики, когда все внимание властей концентрировалось на последних в ущерб всей социальной политике государства (проводимой бездарными министрами).
Ущербность деятельности государства в области повышения уровня жизни населения в значительной мере связана и со спецификой формирования российского олигархического капитализма. Президент и его политический режим оказались не способными стать мощной конструктивной силой на пути к экономическому прогрессу. Его разрушительный потенциал, заложенный ельцинизмом, явно доминировал, несмотря на некоторые позитивные изменения, происшедшие и ныне происходящие вее структуре в последние годы – но исключительно в сфере отдельных сфер экономики. Политическая культура, моральные и нравственные стороны развития общества продолжали деградировать. Отсюда – и рост коррупции до небывалых масштабов как проявление разложения политического режима, да и самого государства, которое не смогло рационально «перевозить» огромные финансовые ресурсы, непрерывным потоком текущие в федеральную казну. Здесь, несомненно, и истоки бурного возрастания мздоимства и лихоимства чиновничества.
К российскому большому бизнесу более, чем к какому-либо другому, применима теория «праздного класса» Торстейна Веблена, а его плебейская природа делает его чрезвычайно жестоким по отношению к обществу. Представители этого «класса», все еще не уверенные в том, что это они, вчерашние попрошайки и маргиналы, сегодня – сверхбогаты и известны, как бы мстят обществу за свою вчерашнюю бедность и унижения, им неведомы чувства сопричастности к судьбам отечества, положению народа и т.д. И эти первобытные хищнические инстинкты (по Т. Веблену) будут сопровождать их всю жизнь, хотя вполне естественно, что в структуре предпринимательства и его менеджмента уже заметно происходят положительные сдвиги. Они в основном связаны с неумолимо идущими процессами взаимодействия национальных деловых кругов с иностранными, повышением образования и деловой культуры и пр. И самое главное – с приходом новой генерации управленцев и деловых людей, усматривающих смысл жизни не только в накопительстве, подобно «скупому рыцарю» Шекспира, но прежде всего за счет нового слоя – реально профессионального, добивающегося успеха своими способностями, умением использовать конкурентные механизмы, соблюдающего должные (в том числе неписаные) правила ведения предпринимательства, этики и морали. Это то поколение, которое является продуктом уже нашего воспитания в лучших университетах и институтах России и зарубежных вузов. На них – моя надежда...
Профессор Никита Кричевский указывает: одной из ведущих отраслей промышленности почти два столетия была легкая промышленность, еще в 1990 г. в ней было занято более 3% всей рабочей силы; однако, в 1995 году в текстильном, швейном, обувном и кожевенном производствах страны было занято уже менее 2% всей занятости, а в 2007 г. – 0,6%. Сравнение с показателями 1987–2007 гг. показывает следующую картину.
В 1987 г. в РСФСР было произведено 8426 млн кв. м тканей всех видов, а в 2007 г. в РФ – 2735 млн кв. м (уменьшение в 3 раза); производство шерстяных тканей уменьшилось с 451 тыс. кв. м до 29 тыс., льняных – с 592 тыс. до 201 тыс. кв. м; производство трикотажных изделий – с 714 млн штук до 108 млн; обуви – с 366 млн до 51 млн пар (в 7 раз!). (См.: НГ, 2010, 3 июня, с. 7.)
Особенно катастрофическое сокращение произошло в производстве шерстяных тканей: за 20 лет оно снизилось в 15,6 раза – с 451 до 29 млн кв. м. Этот показатель эпохи становления производства российского текстиля при императрице Екатерине Второй! Для сравнения: в наши дни доля продукции легкой промышленности в ВВП Китая составляет 21%, Италии – 12%, Германии – 6%, России – менее 1%. Катастрофическое состояние отрасли отражает то, что в 2004–2006 гг. китайские предприятия закупили 121,2 тыс. ткацких станков, российские – 176 единиц.
Некоторые аналитики считают, что ускоренное развитие текстильной промышленности предоставило бы России целый ряд преимуществ. Во-первых, позволило бы восстановить производство традиционных текстильных материалов и изделий, которое ныне сосредоточено в Китае, других восточных странах и в странах Европы. Во-вторых, избрать как развитие страны модель производства современного текстиля и нетканых материалов на базе внедрения высоких технологий. В-третьих, занять свою нишу в сегменте производства, например, всего домашнего текстиля. Текстильные предприятия можно было бы развить там, где они и ранее развивались и имеются предпосылки и сегодня, – в Московской области, Петербурге, Иванове, Ярославле и др. В этих регионах есть производственные мощности (нуждающиеся, впрочем, в техническом перевооружении) и специалисты, соответствующая научно-экспериментальная база. Технологическая цепочка, необходимая для производства химволокон и красителей, могла бы протянуться до Твери, Курска, Щекина, Кемерова, Барнаула, где сохранились инфраструктура, кадры и опыт. В мировой текстильной индустрии доля смесевого текстиля (смесей хлопка, вискозного волокна и шерсти с полиэфирными волокнами) составляет около 25%, в России – чуть больше 2%.
Очевидно, для всего этого необходимо разработать программу «Российский текстиль». Финансирование могло бы осуществляться в форме долгосрочных кредитов под государственные гарантии. Необходимо закупить, наладить и запустить новейшее иностранное оборудование, возможно, и приобретение сырья. Требуется серьезная учеба кадров, лучше – в Италии. Зато результат мог бы дать феноменальный успех. Посмотрите на людей, не только на молодежь – костюмы, рубашки, блузки, платья, юбки – все иностранное. А ведь не трудно одеть наших людей в отечественное – доступное по цене, красивое модное, прочное.
Внесоциальный, паразитарный характер российских крупных частных собственников, не вписывающихся в общую логику классического развития капиталистической системы, – это бесспорная реальность. Форсированное, искусственное его развитие сопровождалось органическим вплетением в его ткань целого «блока аморальности» – заменителя конкуренции. Но что не менее опасно, нигилистическими настроениями, отвергающими наличие неких установленных аксиоматических положений, связанных с развитием и эволюцией капитализма, и более того, уверенных, что административная власть «может все», – были заражены представители государственного аппарата, политики и т.д. В частности, они и ныне непрерывно твердят о необходимости «защиты частной собственности», но почему-то забывают о не менее важной задаче – «защитить права гражданина на достойную жизнь», «защите права трудящегося на работу и оплату этой работы в соответствии с затратами его труда». В какой стране Запада ныне существует такой позорно-убийственный минимальный уровень оплаты труда, какой установлен ныне в России? Фактически, если иметь в виду фонды общественного потребления, этот уровень ниже, чем уровень при социализме. Об этом говорит и депутат Государственной думы Оксана Дмитриева (она одно время возглавляла бывшее Министерство труда и социальной политики, и возглавляла достойно. Видимо, по этой причине ее «убрали», а министерство объединили с Министерством здравоохранения). По ее мнению, некоторые социальные итоги следующие: