Бесславные дни
Шрифт:
– Мы делаем всё, что можем.
– Голос Гордона Дугласа звучал неуверенно, потому как ему не хотелось спровоцировать очередной пафосный монолог.
Но так и случилось. Флетч взорвался.
– А мы делаем? Делаем? Как по мне, что-то не видно. Наша армия годится только для парадов, уж не смывайся.
– Он замолчал, обдумал собственные слова и попробовал ещё раз: - Не... сомневайся.
– Вот. Так лучше. Он продолжил: - Армия для парадов. А если на самом деле придется воевать? Что будем делать, если окажемся не на параде?
– Всё будет как надо.
–
Армитидж допил виски и махнул бармену-филиппинцу повторить. Не дожидаясь заказа, он сказал:
– Не нравится мне эта херня с япошками. Им не по душе, когда мы шурудим у них на заднем дворе.
– Это же бред, - ответил его приятель.
– Если эти пиздюки что-нибудь устроят, мы хлопнем их уже к середине следующей недели. И не смей мне возражать.
– Ага, блин, мы их размажем.
– Насколько сильно бы ни был пьян Флетч, он прекрасно знал о мощи обороны Гавайев. В казармах Скофилда расквартированы две дивизии. В Форте Дерусси, что рядом с пляжем Ваикики расположилось командование береговой артиллерии со штабом, здесь, неподалеку от казарм в Уиллере летчики и, в качестве вишенки на торте - Тихоокеанский флот.
– Нужно быть психом, чтобы связываться с нами.
– Можно хоть на жопу поспорить, - сказал Дуглас.
– Так чего ты взъелся-то?
Армитидж пожал плечами.
– Просто, жаль...
– Его голос внезапно стих. Он жалел о многих вещах, о том, что тревожило его сильнее, чем готовность бойцов в казармах Скофилда отразить маловероятное нападение. Не из-за этого он взъелся. Они с Джейн были женаты пять лет. Он к этому уже привык. Но последние три недели оказались тяжелее всего. Он сделал глоток.
– Жизнь - говно, ты в курсе?
– Люди в большинстве своём - то ещё говно, - согласился Дуглас.
– Держись от них подальше, если сможешь. Приветствуй по уставу и шагай себе. Если не можешь, отвечай: "Так точно, сэр". Так оно и работает, братан, - произнес он со всей серьезностью.
– Ага, наверное.
– Голова Флетча качалась то вверх, то вниз. Но на кивки похоже не было. Он словно плакал. Это случилось с ним лишь однажды, когда он переехал из квартиры в общежитие для неженатых офицеров. Тогда он был намного пьянее, чем сейчас. Разумеется, он мог это исправить. Виски в стакане закончился, он махнул рукой повторить.
– Утром тебе будет очень худо, - заметил Дуглас, опорожняя свой стакан.
– Если командование решит устроить стрельбы, тебе надо быть в форме.
– Впрочем, он не воспользовался собственным советом и тоже попросил повторить.
Армитидж пожал плечами.
– Это будет завтра утром. А сейчас - это сейчас. Если напьюсь, не буду переживать... вообще ни о чём.
– Посмотри с другой стороны, - сказал его приятель.
– Если бы мы сейчас были дома, вокруг скорее всего лежал бы снег.
– Снег лежал бы, если бы дома находился ты, - возразил Флетч.
– Это твоя проблема.
– Ты вырос в городе с военно-морской базой. Ты находишься в месте, где моряков больше, чем где бы то ни было. Хрена ли ты забыл в армии?
– Иногда мне и самому интересно, - признал Армитидж. Если бы он выпил чуть больше, он бы принялся рассуждать о собственном имени. Единственное, чего не вызывала выпивка - это мыслей о Джейн. Она ушла, и вернуть её не было никакой возможности. Вот поэтому он и пил. Он вернулся к предыдущему вопросу.
– Хрена ли я забыл в армии? Делаю, всё, что могу. А ты?
Гордон Дуглас не ответил. Он положил голову на барную стойку и захрапел. Флетч растолкал приятеля. Сделать это оказалось непросто, ведь он сам уже клевал носом. Вместе они вернулись в общежитие. Патрульные наряды продолжали нести службу. Нельзя сказать, что они прежде никогда не видели пьяного офицера. Тем более двоих.
Следующим утром, пачка аспирина и несколько литров черного кофе едва смогли развеять похмелье Флетчера. Он решил приготовить сухой тост с кофе. Казалось, съеденное и выпитое заполнило весь желудок. Дуглас выглядел так же, как себя чувствовал, что служило слабым утешением.
Их на самом деле отправили на стрельбы. Наличие рядом громыхающего 105 мм орудия плохо помогало восстановлению. Он принял ещё аспирина и пожалел, что не умер.
Хиро Такахаси вместе с двумя сыновьями загружал "Осима-мару" чанами с прикормкой, пока сампан стоял на приколе в бухте Кевало, что к западу от Гонолулу. Такахаси, невысокий, мускулистый загорелый мужчина 55 лет от роду назвал свою лодку в честь местности, которую покинул ещё в начале века. Он наблюдал, как в оцинкованных бочках туда-сюда сновали гольяны. Хиро знал, что праздничным это путешествие не будет.
Он задумался, понимали ли это его сыновья.
– Вставайте! Пошевеливайтесь!
– выкрикнул он по-японски - на единственном языке, который знал.
Хироси и Кензо улыбнулись в ответ. Он не заметил, чтобы они двигались быстрее. А должны были. Сыновья были вдвое моложе его самого, но уже были сантиметров на 10 выше. Значит, они должны быть сильнее него. Если и были, он этого не замечал. У них не было того огня в глазах, не было страсти к общему делу, какой обладал Хиро. Он не понимал, почему. Не сказать, что он не пытался зажечь в них эту страсть.
Выставляя бочку на палубе, Хироси произнес что-то по-английски. Младший брат ответил на том же языке. Образование они получили в американских школах на Оаху. По-английски они говорили с той же охотой, что и по-японски, хотя Хиро и отправлял их в японскую школу после окончания обучения в американской. Они называли себя Хэнк и Кен так же часто, как пользовались теми именами, что дал им отец.
Они рассмеялись громко, по-американски. Хиро с подозрением на них посмотрел. Они смеялись над ним? Сыновья часто переходили на английский, когда не хотели, чтобы он понимал, о чём они говорили.