Бесславные дни
Шрифт:
Матрос задумался над его словами, затем ухмыльнулся.
– Вы только этого придуркам из пожарки не говорите. А то так и припрутся.
– Кто ж с ними тогда играть сядет?
– спросил Петерсон.
– У нас тут на борту почти три тысячи человек, сэр. Вам не кажется, что некоторые из них могут оказаться мудаками?
– Ага, но вслух этого лучше не говорить. Иначе, они играть так и не придут, - сказал Петерсон. Оба ухмыльнулись.
Петерсон взглянул на море. Порыв теплого ветра сдул с лица прядь песчаного цвета волос. Воздух здесь был самым свежим в мире. Он специально старался не обращать внимания на соленый привкус во рту,
Мимо пролетела парочка альбатросов с крыльями, по форме очень сильно напоминавшими крылья "Уайлдкэта". Эти огромные птицы гнездились где-то на Мидуэе и островах Гавайского архипелага. В небе они представляли собой верх совершенства. На земле же... Они были похожи на сдутые автомобильные камеры, которые сняли с колес. И взлетали они так же неловко. Для взлета им нужен был встречный ветер и длинный разбег. Иначе, подниматься в небо у них не получалось.
К авианосцу присоединялось всё больше эсминцев. Петерсон повернулся и уставился на корму "Энтерпрайза". Где-то в той стороне Япония. Что там задумали ребята Тодзё? Неужели и правда планируют воевать с Америкой? Петерсон по-прежнему не мог в это поверить. А если вся эта болтовня - просто блеф? Может, "Первый Американский комитет" и прочие изоляционисты, которые сейчас во всех газетах и на всех радиоканалах, правы, говоря о том, что япошки пытаются запугать Рузвельта и вытребовать желаемое?
– Чёрт, похоже, что так, - пробормотал Петерсон. Если президент стоял на своих позициях, они бы его спихнули. Господи, да у них в одном Китае миллион солдат. Зачем нападать на страну, которая больше их собственной? Бессмыслица.
– Приготовиться к посадке!
– прорычали громкоговорители.
– Приготовиться к посадке!
За кормой возник приземистый F4F "Уайлдкэт". На палубе лицом к самолету стоял офицер, отвечавший за посадку. В вытянутых вдоль туловища руках он держал сигнальные флажки. Офицер взмахнул вправо, "Уайлдкэт" выпрямился. Джим Петерсон рассмеялся. Если на посадку заходит не Айк Гринуолд, он съест собственные носки. Офицер вытянулся и принялся вращать флажками. Истребитель ускорился. Офицер опустил флажки вдоль бедер. Самолет нырнул на палубу.
При ударе резина шасси задымилась. Хвостовой крюк зацепил тормозной канат. Пилот заглушил двигатель. Прежде чистый воздух наполнился запахом жженой резины и выхлопных газов. Человек в кабине отодвинул стеклянный люк и выбрался наружу. Ну, точно, Гринуолд. На борту "Энтерпрайза" не было других людей, столь похожих на соломинку для коктейля. Поговаривали, что он мог спать в стволе 120мм орудия. Вряд ли, конечно, но вот в 200мм ствол он бы точно влез.
– Отличная посадка, - выкрикнул с палубы какой-то матрос.
Гринуолд смущенно улыбнулся. Он никогда не умел отвечать на лесть. Петерсон многое бы за это отдал. Гринуолд лишь ответил:
– Я не разбил это корыто, а оно не раздавило меня. Переживу.
В боевой патруль отправился другой "Уайлдкэт". Самолет свалился с палубы в океан, затем быстро начал набирать высоту. Петерсон восхищенно наблюдал за ним. "Уайлдкэт" - очень хорошая машина. Намного лучше, если сравнивать его с истребителями наземного базирования. Это означало, что у япошек ничего похожего даже и близко не было.
Оскар ван дер Кёрк был бродягой. По правде сказать, он даже
Вообще, бродяжничать он не собирался. В 1935 он закончил Стэнфордский университет. С хорошими оценками по английскому и средненькими по истории. Его родня думала, что он должен был изучать бухгалтерский учет. Однако он был вторым сыном в семье, младшим братиком, а Роджер проявлял больше способностей и рвения в управлении семейным строительным бизнесом, когда - если - отец решит уйти на покой. Посему, хоть и разочаровавшись, родственники Оскара на него не злились. Они позволили ему заниматься тем, чем ему хотелось.
Всё равно злиться на Оскара было тяжело. Он никогда не вызывал неприязни. Его очаровательная улыбка в 32 зуба растапливала женские сердца. В общении со студентками он проводил времени столько же, сколько с Чосером и Геродотом, и по этому предмету у него всегда были хорошие оценки.
В качестве подарка на выпускной, семья подарила ему поездку на Гавайи. Ему сняли номер в отеле "Ройал Гавайян" прямо на берегу Ваикики Бич. Вокруг было полно зелени, росли кокосовые пальмы и баньяны, ограждая райский уголок от внешнего мира. Номер стоил 20 долларов в день, в то время, когда миллионы людей расшибли бы себе лбы, благодаря бога за 20 долларов в неделю. Оскар никогда не беспокоился о деньгах, не переживал он за них и теперь.
По соседству с "Ройал Гавайян" находился клуб "Балка", в котором с 1908 года собирались люди искусства и сёрферы. Близость клуба к отелю привела к тому, что Оскар за какую-то пару недель из свежеиспеченного бакалавра превратился в бродягу. Впервые увидев, как по волнам скользили белые доски, как они выкатывались на берег, он так и замер с открытым ртом.
– Господи, надо тоже попробовать!
– воскликнул он. Никто из постояльцев "Ройал Гавайян" не обратил внимания на его слова. Вообще, очень немногие из них выразили желание прокатиться на доске. Ещё меньше в итоге попробовали. И совсем уж единицы научились в этом хоть немного разбираться.
Следующим утром, за полчаса до рассвета Оскар стоял у входа в "Балку". Клуб открылся в восемь. Открывший ему дверь мужчина, улыбнулся и сказал:
– Здравствуйте, malihini. А вы нетерпеливый.
Malihini по-гавайски означало "незнакомец" или "новичок". Без улыбки его можно было расценить как оскорбление. Оскару было плевать, если бы так и было на самом деле. Он просто кивнул мужчине, кожа которого была того же коричневого цвета, какой она позже станет у самого Оскара.
– Научите меня!
– потребовал он.
Сначала он учился плавать на доске, лежа на животе, затем на коленях, потом, наконец, стоя на ногах. Скольжение по волнам стало самым необычным, что он переживал в своей жизни. Будто сам Господь дал ему крылья. Наверное, так себя чувствовали ангелы. Впрочем, за ангелов он говорить не мог. Он знал лишь, что хотел заниматься этим всю жизнь.
Через две недели он должен был вернуться домой. Вместо этого он продал обратный билет и переехал в место менее пафосное и более дешевое, чем отель "Ройал Гавайян". Он насколько мог, растягивал имеющуюся сумму, лишь бы подольше остаться на Гавайях. Единственная роскошь, которую он мог себе позволить (для него самого это была жизненная необходимость) - это уроки сёрфинга.