Бессмертие (Часть 1)
Шрифт:
Тень приблизилась. Патрикия.
Веки Риты смежились и снова раздвинулись. Конечно, девочка не боялась софе, но почему она в такой поздний час пришла в ее комнату? Сухая, жилистая кисть Патрикии схватила руку внучки, вложила в ладонь что-то металлически-твердое, гладкое. Незнакомое, но приятное на ощупь.
Рита неразборчиво пробормотала несколько слов.
– Он узнает тебя, признает, - зашептала Патрикия.
– Одно прикосновение, и он твой на годы, отныне и до конца. Дитя мое, внемли его посланиям. Он откроет все: и где, и когда. А я уже слишком стара. Найди за меня дорогу домой.
Тень выплыла из комнаты, лунный свет померк. Комната погрузилась во мрак. Рита закрыла глаза, и вскоре наступил рассвет.
В то утро Патрикия начала учить Риту двум языкам, на которых на Гее не говорили: английскому и испанскому.
Софе умерла в окружении троих сыновей, в той самой комнате, где за пять лет до этого ее внучке снился конь. А Рита - теперь уже молодая женщина, перешедшая на третий курс Гипатейона, - терялась, пытаясь разобраться в своих чувствах. Иногда она подолгу разглядывала себя в зеркале: среднего роста, стройная, с мальчишески-грубоватым, хоть и не лишенным привлекательности лицом; каштановые волосы с рыжеватым отливом; лукавые изгибы бровей над зелеными глазами... Отцовские глаза на лице матери. Что в ней от Патрикии? Чем ее наделила софе?
Рита изучала физику и математику. Именно это унаследовала она от софе. Ее таланты.
Миновал год, зазеленели по весне фруктовые сады и виноградники, расцвели оливковые рощи. Отец привел Риту в тайную пещеру в дюжине стадий к северо-западу от Линдоса. На расспросы он не поддавался. К этой поре она стала взрослой, во всяком случае, считала себя взрослой. Она уже познала мужчину и не любила, когда ей приказывают, а тем паче водят по местам, где она не бывала и куда не, стремилась, и при этом напускают на себя загадочный вид. Но отец настаивал, а ссориться с ним не хотелось.
Вход в пещеру преграждала узкая и толстая стальная дверь, покрытая древней ржавчиной, но с хорошо смазанными петлями. В вышине маневрировало звено ойкуменских реактивных чайколетов, чей аэродром, видимо, лежал в пустыне Киликии или Иоудайи. В мягкой синеве неба вытягивались пять белых царапин.
С помощью увесистого ключа и девяти поворотов диска комбинационного замка, скрытого в глубине неприметной ниши, отец Риты отпер дверь и пошел вперед сквозь прохладную тьму, мимо бочек с вином и оливковым маслом, мимо сушеных продуктов, герметично упакованных в стальные банки, через вторую дверь в узкий и короткий туннель. Сгустившийся до предела мрак заставил Рамона нажать черную кнопку выключателя.
Они стояли в широком зале с низким сводом, дыша сладковатым запахом сухого камня. В желтом сиянии одинокой электрической лампочки отец проследовал за своей высоченной тенью к прочному деревянному бюро и выдвинул длинный ящик. Меж холодных и твердых стен тяжко прозвучал стон дерева. В ящике лежало несколько изящных футляров, причем один величиной с дорожный сундучок. Рамон вынул его первым, перенес к дочери, опустил у ее ног и щелкнул замком.
Внутри на бархатной подложке, явно предназначенной для вещи раза в три крупнее этой, не превосходившей по величине две соединенные ладони Риты, лежало нечто похожее на рукояти бабушкиного велосипеда, но намного толще. Между ними гнездилось изогнутое седло.
– Теперь он твой, и тебе за него отвечать.
– Отец поднял руки с таким видом, словно больше не желал прикасаться к футляру.
– Она сберегла Лещи для тебя. Считала, больше некому доверить ее дело. Ее миссию. Из сыновей никто для этого не годится. Мы, по ее мнению, сносные администраторы, но плохие искатели приключений. Я с нею не спорил... Мне страшновато.
– Он поднялся на ноги и попятился; его тень сползла с футляра. Вещь, напоминающая скульптуру, сияла белизной, лоснилась перламутром.
– Что это?
– спросила Рита.
– Один из артефактов, - ответил Рамон.
– Она называла его Ключом.
Из своего чудесного странствия по Пути софе принесла в этот мир три артефакта. Вещи - так называли их в Александрейе. Рите не довелось услышать вразумительного объяснения их колдовскому действию, Патрикия сказала ей то же, что и всем, не вдаваясь в детали.
Отец перенес остальные футляры, поставил их на сухой пол пещеры. Открыл.
– Вот это Тевкос*.
– Он показал плитку из стекла и металла, величиной не больше ритиной руки, затем почтительно коснулся четырех блестящих кубиков, лежащих рядом с плиткой.
– Личная библиотека бабушки "Грифельная доска". В этих кубиках - сотни книг. Одни вошли в священную доктрину Гипатейона, другие рассказывают о Земле, в основном, на языках, которых здесь в помине нет. Как я догадываюсь, некоторым языкам бабушка тебя научила.
– В его голосе не звучало обиды, только уступчивость. Даже облегчение. Уж лучше это бремя ляжет на плечи его -дочери. Он раскрыл третью шкатулку.
– Вот эта защищала в Пути ее жизнь. Давала воздух. Словом, аппарат жизнеобеспечения. Теперь все - твое.
Склонясь над самым большим футляром, она протянула руку к седлообразному артефакту. Еще до того как палец скользнул по поверхности, она поняла: это Ключ, открывающий Врата изнутри Пути. Теплый, мирный, он казался знакомым. Да. Она знала его, а он - ее.
Рита сомкнула веки и увидела Гею - весь мир, изумительно детально изображенный на глобусе. Планета вращалась перед ней, распухала, затягивала ее под степи Нордической Руси, Монголии и Чин Чинга - стран, не подвластных Александрейской Ойкумене. Там, среди ковыльного простора, над хилым грязным ручейком ало сверкал трехмерный крест - знак Врат.
Побледнев, она посмотрела на Ключ. Тот увеличился примерно втрое и теперь целиком закрывал собой бархатную подложку.
– Что происходит?
– спросил отец. Она хмуро покачала головой.
– Мне это ни к чему.
Рита побежала к выходу из пещеры, на солнечный свет. Отец бросился вдогонку. Сгибаясь чуть ли не раболепно, он крикнул:
– Дочь моя, они твои! Больше никто не сумеет ими воспользоваться!
Рита, размазывая слезы по щекам, спряталась в щели меж двух выветрелых валунов. Ее вдруг наполнила ненависть к софе.
– Как ты могла?
– спросила она.
– Не иначе, спятила.
– Она подтянула колени к подбородку, уперла подошвы сандалий в грубый сухой камень.
– Карга полоумная!
Когда закат смягчил линии крон высоких деревьев, видимых с обрыва, Рита вышла из-за камней и медленно двинулась по склону к пещере, где возле двери сидел отец и обеими руками придерживал на коленях длинную зеленую ветку. Ей даже в голову не пришло, что он может ударить: Рамон никогда не наказывал дочь физически, и сейчас палка только занимала его руки.