Бессмертие. Владимир Михайлович Комаров
Шрифт:
Комаров приехал за два часа до старта. Он легко, молодо выпрыгнул из автобуса навстречу людям. Начал короткий доклад, но Комарова тут же накрыла толпа, засверкали блицы, выше голов потянулись «Зоркие», «Конвасы». Так, плотно окруженный людьми, и пошел он к ракете, невысокий человек в серых брюках и голубой куртке, человек, который в этот миг притягивал к себе всех. И вот уже плывет вверх кабинка лифта, а следом взметнувшийся луч прожектора вдруг ярко высветил его голубую куртку на белоснежном фоне обтекателя «Союза» на самой вершине, и такое это было необыкновенно красивое зрелище, что все захлопали. Не знаю, слышал ли он эти аплодисменты: очень он был высоко, очень.
Наблюдательный
Потом мы услышали команду: «Пуск!»
Какой-то миг ничего не произошло. Ракета спокойно белела в синем предрассветном небе. Потом яркое пламя блеснуло внизу ракеты, и глухой низкий рев покатился над степью. И в ту же секунду ослепительно вспыхнуло пламя ярче солнца, ярче двух солнц. И под грохотом — страшным, неземным — задрожала земля.
Какое-то короткое время ракета двигалась чуть заметно, словно выдираясь из топи земного тяготения, но вот все быстрее, все стремительнее покатился в зенит ослепительный ком света, и уже сверху накрыл все гром. Вот уже за облаками горит, все сжимаясь, сжимаясь, превращаясь в точку, красная звезда. И невозможно поверить, что там — человек, несколько часов назад сидевший рядом с нами, тот самый, в голубой куртке, которому мы аплодировали. И все снова хлопали в ладоши, и снова он не слышал нас и мы не слышали себя.
— Я «Рубин», я «Рубин», вас понял, все хорошо. Перегрузки небольшие, совсем небольшие. Обтекатель отделился… Сейчас открою шторки иллюминатора… Черное небо. И в левом и в правом иллюминаторе черное небо… Солнце где-то подо мной, сзади… — Он говорил это так непостижимо спокойно, что было невозможно не разволноваться.
Как недавно все это было и как давно уже…
Я подошел к одному из конструкторов, поздравил с успешным стартом. Он ответил:
— Погодите, рано поздравлять…
«Он прав: полет испытательный», — промелькнуло в голове, но, когда в рассветном небе растаяла рубиновая звезда носителя, казалось: самое главное позади. И трудно было перестроить себя, понять не умом, а сердцем, что именно сейчас только и начинается самое трудное, самое сложное, самое опасное, что грозная музыка старта — лишь увертюра космического поиска.
У всех усталый вид, покраснели глаза: предстартовая работа и ранний старт сбили привычный режим жизни. Разумеется, никто ни слова об этом не говорит, потому что в такие минуты неприлично говорить об усталости, потому что один человек в новом корабле работает в эти минуты на все человечество. Каждое его слово — новая капля в океане знания и опыта.
Профессия космонавтов — одна из самых романтических на земле. Путешествия в неизведанные дали, необыкновенные условия полета, сложнейшая техника — сколько смелости и силы требуется здесь от человека. Но романтика бывает разная. Когда я слышал доклады Комарова с орбиты корабля-спутника, я думал о другой смелости и об иной силе. О смелости мысли, отваге поиска, силе человеческого разума. Новая и прекрасная романтика, все более и более проникающая в космические исследования. Совсем не случайно пал выбор на Владимира Михайловича Комарова, когда обсуждалась кандидатура капитана «Союза». Отличная физическая подготовка, глубокие знания военного инженера, адъюнкта Военно-воздушной инженерной академии им. Н. Е. Жуковского, ценнейший опыт командира «Восхода» определили этот выбор. Владимир Комаров работал в космосе отлично. И сегодня, когда воздаем мы ему вечную память, должны быть среди слов скорби и слова благодарности: он сделал все, на что способен летчик, инженер, человек.
Программа полета полностью завершена. Приказ с Земли: на девятнадцатом витке прекратить полет, совершить посадку в заданном районе.
Я был на командном пункте посадки и слышал все доклады Комарова руководителям полета. Ни одной осечки: все точно в срок.
— Молодец! — говорит руководитель полета, когда услышал доклад о том, что после ориентации «Союза» отлично сработала тормозная двигательная установка.
— Все отлично, — далекий голос Комарова, ведь он где-то над Африкой, — все идет отлично… — Он опять вроде успокаивает нас…
Больше я не слышал его голоса.
Шли минуты, долгие, как человеческие жизни.
И никто не знал, что скрученные стропы задушили купол парашюта, и никто еще не знал, что нет уже в живых командира корабля «Союз»…
Вечером за столом подняли бокалы с вином за Владимира Михайловича Комарова, «за нашего Володьку», как говорили тут. Нас было семеро: космонавт, инженер, приборист, летчик, медик, военный и журналист. Подполковник готовил ракету к старту Гагарина, потом Титова, «и Володькин „Восход“, и эту…» Он плакал, не стыдясь своих слез, и его красное от степных ветров лицо было мокрым. Это страшно, когда так плачут. А космонавт сказал: — Он был лучшим из нас.
Вчера прошел очень редкий здесь дождь. В степи за стартовой площадкой за ночь расцвели тюльпаны. Их привезут, наверное, в Москву, они лягут у Кремлевской стены, у строгой черной таблички «Владимир Михайлович Комаров» — последний подарок Байконура звездному капитану, стартовавшему в бессмертие.
БАЙКОНУР — МОСКВА.
У КОЛЫБЕЛИ ПОДВИГА
Часов в одиннадцать 12 октября 1964 года хозяин квартиры в новом доме на шумном проспекте был взбудоражен неожиданным визитом. Ворвавшийся человек, обвешанный фотоаппаратами, первым делом схватил руку хозяина и стал трясти.
— Михаил Яковлевич? — восклицал он при этом. — Да что я, в самом деле! Вы и есть… Как две капли воды с ним похожи… Ничего еще не знаете?
Михаил Яковлевич развел руками.
— Где у вас радио?
Пошли на кухню. Голос диктора был взволнованным и торжественным. Что-то произошло. Должно быть, большое событие. А что?! Человек добрый, всегда рад он гостям прошеным и непрошеным, — Михаил Яковлевич, хоть и улыбался пришельцу, ощущал все же нарастающую тревогу. Он плохо слышит, а при таких возбуждающих обстоятельствах и вовсе сообщение не мог разобрать. Гость понял и сказал:
— Включите телевизор! Как раз в эти минуты…
Устремились в комнату, к голубому экрану.
— Поняли? Узнаете?..
Да, Михаил Яковлевич видел знакомую уже картину — передача шла из космоса. Он разглядел троих и охнул, и всплеснул руками: трое в космосе! Этого никто так скоро не ожидал.
— Милый мой! — восклицал гость в предвкушении радости. — Да вы всмотритесь хорошенько!..
И тут Михаил Яковлевич услышал имена троих. Потом пригляделся к одному, которого назвали командиром. И оцепенел. Прошла передача из космоса, звучала музыка, его квартира наполнялась людьми — соседями, журналистами, ребятишками, а он был и не был с ними. Как это возможно, как трудно, как радостно осознать, что сын, Володька, сейчас там, далеко-далеко, высоко-высоко ведет первый в мире трехместный космический корабль.