Бессмертие
Шрифт:
— Я еще не вырвал корни из настоящего.
Мирский признался, что он тоже. Не до конца.
— Давай простимся. Коротко и ненавязчиво, а? С самыми близкими.
— Насовсем? — спросил Ланье.
— На очень долгий срок… необязательно насовсем.
— Вот и ты затосковал.
— Это наше право. Полная свобода! С кем будем прощаться?
— Мне надо найти Карен.
— А я разыщу Гарабедяна. Ну что, через несколько секунд встречаемся и начинаем, идет?
Ланье открыл, что еще способен смеяться, и ощущение
— Договорились, через несколько секунд. Сколько бы веков на это ни ушло.
Они помчались по трубопроводу для едва уловимого тока субатомных частиц — скрытой рециркуляции пространства-времени.
Карен и три земных сенатора шагали по улице Мельбурнского лагеря.
— Они это называют бараками, — промолвила сенатор от Южной Австралии, — а я бы назвала дворцами. Нашим людям вовек не вылечиться от зависти.
Все утро шли дебаты, и Карен быстро устала от них. День сулил муку мученическую: встречи, бестолковые споры, назойливая мысль о том, что человечество за всю свою историю так и не смогло избавиться от обезьяньего наследия.
Карен остановилась, почувствовав дрожь в коленях. Из глубины ее существа что-то поднималось… Волна любви, радости и нетерпеливого ожидания. Волна счастья — оттого, что они с мужем так много лет прожили вместе. И сделали все, что зависело от двух обыкновенных людей.
«Господи, отпусти нам грехи наши. Мы несовершенны. Но разве мало того, что мы честно выполняем свой долг?»
— Гарри… — Она осязала, она чуть ли не вдыхала его. Глаза наполнились слезами. «Не сейчас, — сказала часть ее души. — Кругом люди, держи себя в руках». Но ощущение волшебства не покидало ее, и она простерла руки к далекому солнцу.
К ней повернулась сенатор от Южной Австралии.
— Что с вами? — озабоченно спросила она.
— Я его чувствую! Это правда он! Я не одна! — Карен зажмурилась, опустила руки. — Я чувствую!
— Она недавно мужа потеряла, — объяснил остальным сенатор от Южного острова. — Бедняжка! Ей так тяжело!
Карен не слушала спутников. Она внимала знакомому голосу.
«Мы всегда шли в одной связке».
— Я тебя люблю, — прошептала она. — Не уходи. Ты здесь? Это правда? — Не открывая глаз, она вновь подняла руки, шевельнула пальцами и на кратчайшее из мгновений уловила его прикосновение.
«Сюрпризов будет еще много», — донесся слабеющий голос из немыслимой дали.
Она открыла глаза и увидела кругом изумленные лица. В ту же секунду ее затрясло.
— Мой муж, — сказала она. — Гарри.
Ее привели в скверик между дворцами-бараками и усадили на скамейку среди молодых деревьев и идеально подстриженной травы.
— Я не больна. Дайте мне просто посидеть.
На миг ей захотелось вернуться на Пух Чертополоха, в город Второго Зала, в тот незабываемый день, когда она встретила там Гарри. Вернуться в самое начало.
Карен вздрогнула всем телом и тяжело вздохнула. В голове прояснялось. Она пережила не галлюцинацию, а настоящий, очень тесный контакт. Но вряд ли кто-нибудь когда-нибудь ей поверит.
— Все хорошо. Все отлично. Мне уже лучше.
Начало пути
Корженовский отправился в сентиментальное путешествие, чтобы дотронуться до поверхности Пути, прежде чем займется демонтажом. Путь был не только величайшим его творением, но и частью его самого. Уничтожить Путь — все равно что отрубить собственную руку.
Поднимаясь в лифте к Седьмому Залу, он активировал поле-среду и стал ждать, когда массивная дверь отъедет в сторону и явит дивную, чарующую перспективу, пришедшую, казалось, из сна без начала и конца.
Вспомнились годы, прожитые в качестве нескольких беспомощных дублей. Только первые сто и последние сорок лет жизни были настоящими; по меркам Гекзамона, он остался юным. Он был, безусловно, моложе собственного творения, в каких бы хронологических масштабах ни измерялся срок существования Пути.
Насосы откачали воздух из кабины лифта. Дверь открылась, и Корженовский заглянул в горло зверя, который проглотил его когда-то вместе с человечеством, яртами и десятками других рас, после чего возникла торговля между разными мирами, временами и даже вселенными.
Почти на десять километров окрест лежал голый неровный камень и металлический пол Седьмого Зала — серый, безжизненный, выстуженный ландшафт. Дальше — поверхность Пути, отливающая бронзой, вовсе не безжизненная. Корженовский знал: если приблизиться к ней вплотную, можно увидеть черные и красные переливы необъяснимого и неописуемого кипения, жизнедеятельности самого пространства. Щекоча, щипля и скручивая вакуум, человек вынудил того исторгнуть из себя удивительную поверхность…
Пятидесятикилометровой ширины бронзовая труба сама себя растягивала до бесконечности. Посередине проходила лента бледного сияния — увеличенная копия световодов из Залов Пуха Чертополоха. На миг у Инженера закружилась голова, как будто он и впрямь стал частью безумной геодезии, определяющей ни на что не похожее бытие Пути.
Его поджидал собственный маленький шаттл. Инженер устроился в пассажирском кресле, и кораблик полетел в семидесяти метрах над бронзовым блеском. Он пересек границу Седьмого Зала и завис километрах в тридцати от южного колпака.
Корженовский выплыл из люка и остановился в нескольких сантиметрах от обнаженной глади. Убрал из-под ног сегмент среды, скинул шлепанец и голой ступней коснулся не горячего и не холодного, обладавшего одним-единственным свойством: твердостью. С точки зрения термодинамики, поверхность Пути не вызывала интереса.