Бессмертные. Путь Свободы
Шрифт:
Кирк повернулся к Эду и уставился на столешницу. Они залпом выпили содержимое своих стаканов и Кирк сказал:
– Миллионы бессмысленных жизней. Убивать свой организм в жопе мира, чтобы каждый вечер пить отравляющее вещество и ускорять свою смерть.
– Они много двигаются, а это хорошо выводит токсины, – возразил Эд.
– Покурим? – Кирк достал жёлтую прямоугольную пачку и протянул Эду.
– Охохо, – весело воскликнул Эд, чем на недолгое время привлёк внимание окружающих. – Контрабанда? Уважаю. – Эд вытащил небольшую сигарету.
– Чистейшие. – Кирк взял и себе, убрав пачку в куртку. Он провел сигаретой у носа, медленно вдыхая. – Ты бы знал, чего это стоило.
Эд достал зажигалку, и они закурили. Первая затяжка была самой вкусной. Кирк глубоко затянулся и медленно выдохнул. Голова закружилась, а пальцы на руках стало слегка покалывать.
– Земля… – протянул Эд. – Когда мы там окажемся?
– Тебе не кажется, что мы слишком идеализируем эту планету?
– Поясни.
– Всё что произведено на Земле стоит в два, а то и в три раза дороже, хотя по качеству и свойствам почти не отличается, а бывает и хуже. А все благодаря распространённому мифу, что там – эталон всего! Что за бред? Мы как некоторые звери стремимся в место, где появились.
Эд ухмыльнулся, а затем сказал:
– Да… мы стремимся в то место откуда появились. – Он пододвинул стеклянную пепельницу Кирку. – Вот, кстати, пример того, что лучше земного – пепельница.
– Ага, здесь стекло лучше выходит и дешевле.
– А Земля – мечта. Людям нужно о чем-то мечтать, и эта планетка как нельзя кстати подходит на роль манны небесной. Плюс центр цивилизации, какой-никакой.
– Ну, такое себе. Центр бюрократии может, но не цивилизации.
– Образно – центр. И всегда таким будет, пока мы не перейдём на следующую ступень развития. – Эд откашлялся, затушил сигарету, а Кирк свою.
Дым и шум окружили их. Глаза Кирка немного покраснели, а алкоголь теплом разошёлся по организму. Ему захотелось ещё больше тепла, и он хотел было попросить Эда добавки, но тот не дал ему этого сделать.
– Тебе нужно в уборную, – тихо сказал Эд.
– Ага, – без лишних слов ответил Кирк и встал со стула. Он накинул рюкзак на одно плечо и неторопливо направился вдоль бара, далее через дверь – в туалет. Вспомнив, что забыл мультифон, тихо выругался, надеясь, что Эд уберёт его со стойки.
В небольшой комнате было четыре двери. Два туалета, служебное помещение и соответственно вход в эту комнату. Кирк накинул вторую лямку рюкзака, зачем-то оглянулся и зашёл в служебное помещение. Резко закрыл за собой дверь, но так что бы не создавать лишнего шума. Несколько секунд он смотрел в темноту, ожидая пока глаза привыкнут.
Две стены бытовки были заставлены швабрами и бутылками. Вдоль третьей спускалась толстая труба и стояли ведра. Кирк сильно надавил на трубу. Рука почувствовала пыль, а отошедшая краска немного хрустнула, но не отвалилась. Раздался еле слышный щелчок, и стена отошла назад. За стеной было не менее темно и отдалённо пахло сыростью.
Отодвинув стену немного влево, он протиснулся внутрь, надеясь, что сильно не наследил. И навалившись всем телом, вернул потаённую дверь на место. Как только она встала в свой паз и что-то щёлкнуло, загорелся яркий свет. Кирк от неожиданности закрыл глаза, хотя знал, что все будет именно так.
Когда он их открыл, свет уже не казался таким ярким, но все-же глазам было некомфортно ещё некоторое время. Кирк несколько метров прошёл по узкому коридорчику и спустился по такой-же узкой лестнице метров на десять вниз, упершись в металлическую дверь. Она была серой и гладкой – ни одного выступа или соединения.
Постояв некоторое время, Кирк отбил по ней пароль костяшками правой руки, и сделал шаг назад. Дверь бесшумно приоткрылась в его сторону, а изнутри раздался тихий женский приказ:
– Бегом.
2 Джереми
Большая столовая скудно освещалась жёлтым светом. Декорированные хрусталем люстры немного увеличивали интенсивность излучения ламп, но создавали бликующие отсветы, что не придавало окружающей обстановке красок, а лишь делало её нездорово рябой.
Рыба казалась Джереми сухой и пресной, вино дрянным, а воздух спертым. Мать долго, медленно ела, изредка поглядывая на сына, и в один момент не выдержала:
– У тебя что-то случилось? – Она избыточно громко положила приборы на тарелку. Просыпается железная леди Стюрт, подумал Джереми.
– Нет, мама… нет. Хандра, весенняя, не более, – сказал Джереми и попытался улыбнуться.
Железная леди Стюрт, сомкнула брови и пристально посмотрела на сына. Джереми устало взглянул на мать, что разозлило её ещё больше. Их разделяло три метра овального стола, сервированного под ужин с большим подсвечником ровно в середине, и пропасть между мировоззрениями.
Леди Стюрт взглянула на троицу молодых парней официантов в чёрных строгих костюмах и те быстро удалились в боковую дверь. Двое из них делили с ней постель, когда она этого хотела, иногда поодиночке, редко сразу вдвоём. Джереми это знал и был не против, ведь следующие за этим игрищем дни, мать была более мягка, если это можно назвать мягкостью.
Леди Стюрт была в возрасте. Сейчас ей шёл двести пятьдесят первый год, а намёка на старость и не проявлялось. Подавляющее большинство людей способных продлить свою жизнь к этому возрасту сходили с ума, и их родственники или наследники высуживали проведение принудительной эвтаназии, но Джереми такое счастье пока не предвиделось, а судя по состоянию его родительницы можно было смело говорить, что ещё долго не предвидится.
Джереми был плодом её «любви» с абсолютным акционером продовольственного союза, постоянным членом Совета Семи – Верноном Джереми он Браском. Старик помер в возрасте двухсот сорока лет, когда Джереми не было и года.
Парень частенько давался диву каким образом тела его родителей в столь преклонном возрасте смогли создать генетический материал, да ещё и достойного, хотя может не очень, качества. Он представлял какое количество денег они на это потратили и не представлял, как они решились на данный шаг, пока не повзрослел окончательно, заставив работать большую часть клеток заполняющих пространство его черепа. Сильные мира сего были скупы на столь затратные вещи и прибегали к значительным расходам лишь в случаи крайней необходимости и, как понял Джереми, смерть и есть та самая – крайняя необходимость.