Бессмертные. Путь Свободы
Шрифт:
Приближенный окинул взглядом своего начальника. На Саливане был поношенный серый халат, ноги в шлепках, а под левой подмышкой некий серый пакет. Правая рука сжата в кулак.
– Дай правую руку, – попросил епископ.
Олин дал. Его сердце застучало быстрее от мысли, что всё это вновь лишь реалистичный сон. Он чувствовал, видел и думал, как в реальности, но и в прошлый раз было не хуже.
Саливан трясущейся левой рукой схватил, буквально так, правую приближенного, а другой поместил на указательный палец серую трубку, которую достал из кармана халата. Она свободно вошла на него, но в следующее мгновение сжалась, а Олин почувствовал неприятный укол. Приближенный машинально одернул руку. Саливан удержал её.
– Что это? – немного раздражённо спросил Олин.
Саливан фыркнул носом, и нервно дёрнул губами, намекая помолчать.
Трубка выглядела как нечто странное, казалось она из другого мира, ну или времени. Поверхность состояла как бы из множества слоев резины, накинутых друг на друга, а по ощущениям это был металл.
Через несколько секунд из неё раздался громкий писк, обе стороны загорелись зелёным, трубка отпустила палец.
Олин поднял взгляд на епископа. Тот резко сдёрнул неизвестное устройство и выхватил пакет из подмышки. Глаза Саливана испуганно бегали, пытаясь задержаться на чем-то одном, но не могли.
Олин взял пакет, епископ отпустил. По ощущениям там находилась какая-то небольшая книга. Пакет был из плотного материала и запечатан.
– Откроешь в прыжке, перед Радугой, – нервно бросил Саливан, резко развернулся и ушёл.
Некоторое время Олин стоял, переваривая произошедшее, затем вернулся в комнату.
Осмотрев палец, он обнаружил пару небольших красных точек. Пакет он положил в сумку с вещами, потеснив балахон для службы.
Сидя на краю кровати, Олин несколько раз, больно ущипнул себя за ногу. Надежда вернуться в реальность из сна не оправдалась, как и надежда на сон, который так и не пришёл.
Утром голова работала плохо, глаза щипало, а в теле отсутствовали силы. В таком состоянии приближенный Олин, служитель церкви Первого, отправился в свою новую жизнь.
4 Лизз
Раздражение праведным огнём разгоралось все сильнее и сильнее. Лизз сверлила глазами Михаила, а тот строил непричастное лицо.
– Данный манёвр не вписывается в трудовое законодательство и положение о Союзах, – сказала Лизз, уставившись на Михаила.
– Может хватит повторять одно и тоже, – спокойно обратился к ней мужчина средних лет, который сидел во главе стола, справа от Лизз.
Лизз выдохнула и перевела на него взгляд. Тонкая прядь волос выпала из хвоста и предательски нависла над глазом. Женщина поправила её за ухо и сказала:
– Не хватит. Вы пытаетесь пропихнуть это решение для увеличения нормы прибыли. С этим вы спорить не станете? – Она пробежалась по глазам заседающих, не встретив возражения. – Я не против увеличения, как такового, но все упирается в протестные настроения, которые неизбежно повысятся после принятия данного решения.
– Это мы тоже слышали, – возразил мужчина средних лет, – и не раз. Мы здесь для того, чтобы выработать решение. Конкретное, со сроками и задачами, а не для разглагольствования. Повышение будет и точка, так решило большинство абсолютных акционеров и ни нам его оспаривать. Нужен конкретный диапазон значений, в котором будет производиться расчёт.
Лизз резко встала, навалившись на стол руками. Её спина выпрямилась, причинное место смесилось назад. Бесстрастное лицо не выдавало эмоций, но пожар внутри перешёл в стадию не локализуемого, хотя говорила женщина спокойно.
– Нас устроит диапазон от нуля до нуля. Ничто другое я не подпишу. Правила Вам, господин Крестнер, известны – этот вопрос пойдёт на совет. У меня всё, до завтра, уважаемые.
Не дожидаясь ответа, Лизз развернулась и вышла. Прохладный воздух коридора приятно освежил лицо, она улыбнулась уголками губ.
Лизз возвращалась в кабинет, представляя, как сейчас трясёт Крестнера. Не снаружи, конечно – он не хуже неё скрывает эмоции, когда это необходимо. Внутри же у него явно дикое желание прибить возмутителя спокойствия, а ещё воспользоваться тем местом, которое она некоторое время назад отклянчила, озаботившись чтобы Крестнер его как следует разглядел.
Лизз и Дэниел Крестнер более семи лет вместе облучались в университете. Это был завершающий этап их подготовки как руководителей высшего ранга. Дэниел с первого дня положил глаз на Лизз, но та симпатию не разделила. Интуиция девушки почти безошибочно делала выводы о людях после минутных знакомств. С Дэниелом произошло также и Лизз сразу же дистанцировалась от парня, но тот не оставлял надежд и до сего момента.
Крестнер был человеком завистливым, злым, мелочным и нечестолюбивым. Он не гнушался заискиванием и был участникам множества интриг, глубина и сложность которых с возрастом увеличивалась чуть ли не в геометрической прогрессии. Тут стоит сказать, что и Лизз ангелом во плоти не являлась, но до уровня Крестнера она бы никогда не опустилась.
Женщина состояла в должности секретаря совета, начальника департамента трудовой дисциплины. Данный департамент появился в составе совета после «Восстания Мелочи» – кровавой реакции отстранённых от власти старых владельцев капиталов. Его появление было одним из условий молодых капиталов, во время переговоров. Департамент получил как право отклонить любое решение совета, так и ключ от всех дверей. Первые руководители департамента приняли активное участие в усмирении бунтующей галактики, уверяя людей в появлении тех, кто сможет защитить простого человека от гнета власть предержащих.
Тогда, возможно, так и было, но не сейчас. Сколько бы Лизз не противопоставляла себя Крестнеру, она была полностью на стороне абсолютных акционеров по поводу эксплуатации и притеснения людей. Ей, точнее её подчинённым, приходилось просчитывать реакции и последствия решений, и сейчас существовала большая вероятность серьёзно поджечь галактику. Лишь это заставило её вынести решение на общее обсуждение. Это было её работой и прямой обязанностью.
Лизз сидела в своём кабинете и читала отчёты. Панорамные окна оставались прозрачными, но яркие солнечные лучи проникали внутрь лишь отчасти. Она откинулась на кресле и выдохнула, сложив руки на кожаные подлокотники. Коричневая гладкая кожа была приятной и прохладной. Лизз повернулась к окну, уставилась на небо. Несколько белоснежных облаков медленно следовали в неизвестность; две большие серые точки висели в отведённых им местах; поодаль стояло здание Совета Семи.