Бессмертные
Шрифт:
Большинство из этих ребят Тимми считал дилетантами. Сам же он следил за жизнью Мэрилин в Нью-Йорке, как настоящий сыщик. Однажды она даже обратила на него внимание, когда садилась в такси, отправляясь в Актерскую студию, и он помахал ей рукой. А когда такси с Мэрилин Монро подъехало к Актерской студии, Тимми уже ждал ее у входа! Если Мэрилин задерживалась допоздна, Тимми неотступно следовал за ней, нередко угадывая, куда она направляется, так как хорошо изучил распорядок ее жизни. Мать Тимми давно уже махнула рукой на увлечение сына — он приходил и уходил из дома, когда ему заблагорассудится, а иногда и вообще не ночевал дома, следуя за Мэрилин, или, если ему не удавалось
Вскоре Тимми стал для Мэрилин чем-то вроде талисмана. Идя на премьеру своего фильма или какой-нибудь прием, она всегда искала его глазами в толпе и, если его не было, недоумевала: “А где же Тимми?” и всегда просила охрану найти ему место поближе, чтобы она могла его видеть.
В дождь, в снег, в летний зной и даже темной ночью Тимми тенью следовал за Мэрилин, но, если бы его спросили, зачем он делает это, он вряд ли смог бы объяснить. “Трудно объяснить словами, что значит быть поклонником кинозвезды,” — думал Тимми. Он чувствовал, что между ним и Мэрилин существует какая-то связь, незримая, но реальная, как электрический ток. Он знал, что в детстве на ее долю выпало мало счастья, и иногда думал, что, возможно, она, глядя на него, вспоминает свое одиночество в доме приемных родителей и в детском приюте. Что же касается его самого, ему достаточно было просто увидеть Мэрилин, и все его существо тут же наполнялось счастьем. Ему казалось, что, преданно следуя за ней всюду, он каким-то образом помогает ей.
Она стала для него как бы старшей сестрой — ему случалось видеть Мэрилин не только на публике, когда она, накрашенная и причесанная, блистала своей захватывающей дух красотой, но и во время ее вылазок в магазины, куда она чаще всего ходила в джинсах и старом свитере, спрятав под шарф волосы, без макияжа и накладных ресниц. Он знал, каких врачей она посещает, знал фамилию и адрес ее стоматолога, знал, в каких магазинах она покупает продукты, когда решает заняться домашним хозяйством, знал, в какой аптеке она приобретает по рецептам лекарства и где за один раз может потратить сразу несколько сот долларов на косметику.
Он даже как-то попросил швейцара передать ей цветы в день рождения и за это был вознагражден короткой запиской: “Спасибо, милый Тимми. Ты хороший парень. Мэрилин. — P.S. Ты когда-нибудь ходишь в школу?” Мэрилин написала эти слова чем-то вроде карандаша для глаз на салфетке с монограммой “ММ”. Почерк у нее был такой же детский, нетвердый, как и у Тимми.
Эту записку он лелеял, как величайшую драгоценность, так же, как и школьную тетрадку, в которой он старательно записывал, куда ежедневно ходила Мэрилин, в котором часу возвращалась, с точностью педанта указывая время, место и прочие подробности. Он считал, что это дело всей его жизни.
Время от времени Тимми спрашивал себя, не придумывает ли Мэрилин какие-нибудь уловки, чтобы направить его по ложному следу, но неизменно приходил к выводу, что, если она и пыталась делать это, у нее ничего не получалось.
Очень скоро он уже знал о ее визитах в “Карлайл” и наблюдал, как она, закутавшись в плащ и спрятав под шарф волосы, выходит из гостиницы. Он не оставил своего укрытия, чтобы издали поприветствовать ее, — он уже был достаточно взрослым человеком и понимал, что она приходила к мужчине. Он уважал ее и не хотел смущать своим присутствием. И, конечно же, у него и в мыслях не было рассказать об этом кому бы то ни было. Однако его все же мучило любопытство: с кем она встречается?
Четырнадцатилетний мальчик не может просто так войти в вестибюль такой фешенебельной гостиницы, как “Карлайл”, а тем
Тимми не интересовался политикой, и то, что Мэрилин встречается с сенатором Кеннеди, не произвело на него особого впечатления. Он записал новые сведения в свою тетрадку и продолжал тщательное наблюдение за ее визитами в “Карлайл”. Однако это открытие взволновало его меньше, чем те случаи, когда он видел ее в обществе знаменитых актеров, — например, когда она пила чай в “Рамплмейерз” на Сентрал-Парк-авеню с Монтгомери Клифтом. Тот день навсегда запечатлелся в его памяти.
Он хотел думать, что Мэрилин счастлива. Ее муж, Артур Миллер, всегда выглядел угрюмым, когда Тимми видел его с Мэрилин. Тимми просил у Бога счастья для Мэрилин. Для него это было самое главное.
Он не мог не заметить, что в последние несколько недель за Мэрилин наблюдает не только он. Помимо него самого и остальных представителей группки преданных поклонников, лидером которой он являлся (и, разумеется, был самым преданным из них!), появились другие наблюдатели, которые еще усерднее следили за Мэрилин. То были взрослые — не умеющие улыбаться мужчины в темных костюмах, белых рубашках, неброских галстуках, в начищенных туфлях на толстой подошве. Тимми сразу понял, что это полицейские (его дядя работал следователем в Бронксе), а может, даже агенты ФБР.
Каждый вечер он приходил к дому своего кумира и, напрягая зрение при свете уличных фонарей, аккуратным школьным почерком записывал в свою тетрадку все, что имело отношение к Мэрилин. А агенты продолжали вести наблюдение.
Тимми не мог понять, почему они заинтересовались Мэрилин. Потом его осенило: возможно, они следят за сенатором Кеннеди, а не за ней. Иногда он здоровался с ними, словно они были его коллегами-фанатами, но строгие мужчины никогда не отвечали на его приветствие и даже не улыбались.
Значит, они из ФБР, решил он. Это ясно.
Тимми записал в тетрадку, когда уехал Дэйвид Леман — он уже знал всех людей, которые бывали у Мэрилин, — и приготовился ждать, когда она выйдет из дома, направляясь ужинать в ресторан или в театр.
Ожидание его не утомляло, даже если ждать приходилось подолгу.
24
Возвратившись домой от Мэрилин, я обнаружил среди почты записку. Отпечатанное на обычном листе бумаги сообщение гласило, что Пол Палермо приглашает меня завтра отужинать с ним.
Мария отправилась в Гштад кататься на лыжах, куда я тоже собирался поехать через несколько дней. Но на завтра у меня не было намечено ничего особенного, поэтому я позвонил в канцелярию Палермо и сказал, что принимаю приглашение. Пола я не боялся, в принципе, он даже был мне симпатичен.
Сам факт, что у Пола Палермо была своя официальная канцелярия, указывал на то, что он очень отличался от своих коллег по бизнесу: большинство из них по-прежнему предпочитали звонить из телефонов-автоматов, и для этого им приходилось таскать с собой кучу десятицентовых монет. Пол принадлежал к новому поколению гангстеров. Он был владельцем клубов, ресторанов и двух небольших театров; иногда он даже покупал пьесы для своих театров — одна из таких сделок и свела нас с ним. Пол был членом преступной организации, известной в правоохранительных органах под названием “Банда Бонанно”, и — что более важно — был мужем племянницы самого Джозефа Бонанно.