Бессмертный избранный
Шрифт:
Очаг почти погас, и только слабые отблески плясали на наших лицах. Я и Инетис сидели с отцом за закрытыми дверями и слушали тишину — и это была последняя тихая тмирунская ночь в нашей жизни.
«Он прислал за тобой, чтобы сделать новой син-фирой, девочка. Не посрами чести нашей семьи».
«За маму словечко замолви», — сказал я, но отец покачал головой и оглянулся на закрытую дверь, словно опасаясь, что нас подслушивают.
«Не говори о матери. Не навлекай на себя немилость, не думай о нас, думай о себе и своей жизни, девочка».
«Цили, — Инетис плакала, но голос ее почти не дрожал. — Цили, когда вернешься,
Но отец взглядом запретил мне давать такое обещание, и я промолчал в ответ.
Мы выехали засветло. Отряд, присланный правителем в помощь, уже приступил к работе. Магов хватали, допрашивали и тащили к разведенному ночью огромному костру. Многие взывали к наместнику, просили остановить бесчинства и навести порядок, но наместника уже не было в городе, а оставшийся вместо него мигрис отправлял людей по домам, грозя наказанием за неповиновение приказу владетеля.
Через четыре дня, когда мы достигли границ Асморы, нос уже начал привыкать к запаху паленых волос и горящей плоти. Меня тошнило от мозильника, которым я обмазался с ног до головы, от постоянных остановок и проверок путевых табличек, от обысков, во время которых воины заглядывали сестре за воротник. Зуб тсыя на шее будущей жены правителя вгонял в ступор. Ее нужно было сжечь на костре, но в путевой табличке было четко выбито «не чинить препятствий», и после недолгого совещания препятствий решали все-таки не чинить.
Мы приехали в Асму поздно вечером, и после сытной вечерней трапезы и пустых разговоров правитель поднялся из-за стола и протянул руку, приглашая Инетис в свою сонную. Не выдержав положенных трех дней и ночей. Да что там, он даже ночь не дал ей переночевать в чужом доме, сразу потащил в свою постель.
Наутро Мланкин объявил, что он ценит время наместника, а потому уже сегодня его дочь сможет дать обеты. Конечно, для этого ей нужно будет отказаться от магии, но это — вопрос решенный.
Инетис, бледная как смерть, утренничала, не поднимая глаз. Я дождался, пока трапеза закончится, и навестил сестру в саду, куда она вышла прогуляться. Инетис не смотрела на меня, рассказывая о принятом решении. При словах «я откажусь от магии» в голове у меня что-то вспыхнуло, и следующее, что я помню — Орвинис держит меня вниз головой над колодцем и спрашивает, готов ли я искупаться.
С трудом Инетис удалось уговорить его не рассказывать ничего Мланкину. Использовала ли она магию или просто очаровала Орвиниса своей искренностью и молодостью — я не знаю до сих пор. Я умолял сестру не отказываться от магии, но ночь с Мланкином словно лишила ее разума. Даже мои слова о родительском запрете не смогли остановить Инетис.
Грязь и пот. Пот и грязь.
Шесть Цветений пролетели как один день.
Прекрасные волосы Инетис не похожи больше на крыло ворона, они тусклы и спутаны. Ее глаза не кажутся больше сверкающими драгоценными камнями, они мутны, как вода Игмы в начале Холодов.
Моя сестра стала старухой.
Моя мать умерла.
Мланкин потерял жену и решил наказать за это тысячи неповинных людей. Не только маги пострадали от его запрета. Мой отец никогда не оправится от смерти матери, я никогда не смогу ходить по Асморанте открыто, не пряча свою магическую сущность за ароматом мозильника.
В тусклом свете пламени зуб тсыя кажется черным. Я держу его на ладони, рассматривая, разглядывая — словно
5. ОТШЕЛЬНИЦА
Живот сводит от голода, но я упрямо бреду по лесу. Ветер шумит в верхушках деревьев, и я слышу в шелесте листвы голос Мастера. Он говорит, что я почти пришла. Что осталось еще немного, и я окажусь на дальней поляне, где всегда царит ночь, и деревья танцуют свою магическую пляску, сбивая с толку случайно забредших путников. Голос Мастера звучит так живо, что я с трудом удерживаюсь от желания обернуться и посмотреть, не идет ли он за мной. Но в вековечном лесу лучше не оглядываться назад. Всякое может привидеться. Шагнешь навстречу мороку, покинешь тропу — и потеряешься навсегда. Я улыбаюсь про себя и иду вперед, и гляжу только вперед. Дальняя поляна и правда уже совсем близко. Немного осталось.
Я задерживаюсь на мгновение, когда неожиданно тропа делает поворот, уводя меня на закатную сторону. Полные луны, ярко освещающие лес, вдруг скрываются за неизвестно откуда взявшимися облаками, дует ветер. Верный знак — я уже совсем близко.
Я запахиваю корс, чтобы ветер не смог забраться под легкую рубушу из домотканого полотна, и иду медленнее. Главное теперь — не пропустить место развилки. За ней и начинается нужная мне тропа.
Еще пара десятков шагов, и я вижу ее. Тонкая серебристая ниточка, почти незаметная человеческому глазу. Она убегает в сторону от основной тропы и тут же пропадает из виду. Я сжимаю в руке пучок дорожной травы, которая поможет мне не сбиться с пути, и ступаю на серебристую тропку. И все меняется.
Над головой уже не темное, затянутое тучами небо, оно становится светлым, словно в преддверии рассвета. Вот только до рассвета еще далеко. Две луны, Чевь и Черь, бегут по небу друг за другом, пытаясь поймать, и сегодня они светят ярче солнца, особенно на дальней поляне.
Я раздвигаю руками закрывающие обзор кусты и оказываюсь там, куда шла.
Небольшая поляна, шагов двадцать от края до края, встречает меня молчанием. Дивнотравье колышется под легким дуновением ветра, но шелеста не слышно. Ночные жуки прыскают у меня из-под ног, когда я выхожу из леса и иду вперед. Я чувствую, как поднимаются дыбом волоски у меня на шее.
Магия. Много магии. Так много магии.
Я высматриваю травы, которые мне нужны, не забывая оглядываться по сторонам. Вековечный лес — все-таки лес. Ночью тут бродят звери, и мне не хотелось бы с ними встречаться.
Полные луны ярко сияют в небе, и все видно почти как днем. Я наклоняюсь, разглядев в дивнотравье нужное мне растение. Да, это оно. Достав из кармана корса кусочек ткани, я аккуратно срываю и складываю в него траву. Стебелек к стебельку, травинка к травинке. Я набираю понемногу каждой из трав, заказанной Мастером, заворачивая по отдельности дымнохмырник, мордяник, шушорост, конь-траву. Класть их вместе нельзя, магия в них слишком разная, и они просто утратят свою силу, пока я донесу свертки до дома Мастера. Мне приходится внимательно вглядываться в травы, чтобы не пропустить нужную. Тонкие усики дымнохмырника кажутся сделанными из золота. Круглые пестрые головки шушороста могут запросто рассыпаться в пыль, если коснуться их левой рукой. Грива конь-травы развевается по ветру и, срывая ее, я слышу легкое ржание.