Бессонные ночи
Шрифт:
3 ночь
Кабинет в Нордштадте. За окном вьюга, деревья содрогаются под натиском ветра. Сижу, ссутулившись, глаза мои отчаянно пытаются оставаться открытыми: я почти не спал. Домой вернулся поздно, часа в три ночи. Думал, засну мгновенно, но не смог. Я все прокручивал в голове ситуацию с Этель. Мне было стыдно за то, что я наговорил ей всякую чушь. Ведь я не такой, я не сумасшедший и не пророк. Мне хотелось только одного, чтобы я тогда промолчал в баре.
Параллельно с этим я вынашивал мысль, которую должен буду изложить прямо сейчас. Так и метался мой разум из стороны в сторону.
В былые времена можно было представить готовую идею – всем наплевать. Тут же я просто изъявил желание создать нечто своё, а люди сами объявились. Видимо, чума нам всем мозги вправила. Но шли дни, недели, месяцы, а идея меня так и не озарила. До вчерашнего дня. Вернее, ночи. Выдох.
– Совместим техно и религию, – резко начинаю я, – молодой человек становится пророком новой религии, что посвящена технологиям, промышленности и торговле. Deus ex machina! Религия никуда не ушла от нашей жизни, но преобразилась. Триодные идолы, как души перекачивают энергию, направляют её, преображая. Наш пророк доходит до ручки в течение этой истории. Что думаете? Техноинферно: индустриальные некрополи и неоновые ангелы.
– Фред, скажи честно, ты это все только что выдумал? – спрашивает меня Ульрик Аттерсон, мой лучший друг, однокурсник и оператор будущего фильма, – Я даже подозреваю, что дело было так: ты вчера опять напился и сдуру это выдумал.
После этих слов он закинул ноги на стол, а руки убрал за голову. Буквально спустя одну секунду он, увидав грозный взгляд преподавателя, убирает ноги обратно под стол. Этот высокий парень с длинными кудрявыми волосами чёрного цвета, казалось бы, воплощает собой заносчивость. После того, как преподаватель успокоилась, он улыбнулся и достал из кармана черный очки, которые затем надел поверх своих обычных очков.
– Ты не далек от правды, – отвечаю я ему, – Однако, идея требует доработки. Которой я и буду заниматься в ближайшие дни, но начать мы можем уже сейчас.
– Фред, – Фрида Ларсен, мой преподаватель посмотрела на меня с жалостью и отчаянием в глазах, – у тебя был целый месяц. А сейчас у нас есть только неоформленная идея. Нам надо спешить. Сейчас нам уже нужен сценарий, а не мутные идеи.
– Ну не знаю, – вмешалась моя одногруппница, Клара Фейербах, – мне понравилось, только подумайте, сколько мы сможем идей осуществить в этом фильме. Что вы все прицепились?
Технобоги, благословите Клару, я был готов сейчас завыть от отчаяния, но хоть кто-то меня поддержал. Клара – красивая девушка, невысокого роста. В её почти кошачьих глазах почти всегда горят огоньки любопытства, что всегда мне в ней нравилось. Клара выступает актером в будущем фильме, а также дизайнером по костюмам. У неё есть некое природное чутьё на то, как должен выглядеть персонаж.
Эти двое: Клара и Ульрик, единственные с кем я более-менее общаюсь. Остальные в группе воспринимают меня скорее как деда, который решил вдруг покорить режиссуру. Даже наша речь немного розниться.
Тем
– Да я не цепляюсь, просто шучу. Нормальная идея, правда попахивает шизофренией. Но ты знаешь, за этим психом я пойду куда угодно, – говорит он, похлопывая меня по плечу.
– Я обещаю, сценарий будет готов в течение пары дней, – я поднимаю руки в знак примирения.
Далее пошли неинтересные вопросы про организацию. После окончания совещания мы с Ульриком пошли гулять по улицам.
– В общем, – говорю ему я, – я нашел просто прекрасный, потрясный бар. Мы обязаны туда сходить. Тебе понравится.
– В бар? Почему нет. Надо и отдыхать иногда.
– Да, да. Именно.
– Сегодня? – говорит он с воодушевлением.
– Да, давай в часов семь я зайду за тобой, а там пройду до бара.
Мы пожали руки в честь договоренности. В тоже время, я чувствую, что немного опасаюсь идти в туда снова. Меня до сих пор гложет чувство вины за высказанные глупости. Пока жду вечера, начинаю писать сценарий. Идет вяло. Мне буквально приходится выжимать из себя каждое слово. Что я за режиссер-то такой, что не могу писать сценарий?
Работа, однако идет, и за ней я забываю о переживаниях. Весьма интересно: по сути, я буду писать сценарий в реальном времени, основываясь на собственных похождениях. Даже я не знаю, куда это меня заведет. Поразительно.
Наступает вечер, и я буквально вылетаю из дома на крыльях предвкушения. Через пару улиц показывается дом Аттерсона, откуда я и достаю своего друга. В баре сегодня совсем немного людей, что, в принципе и хорошо. Пара троек человек по углам, да две странные дамочки у барной стойки. Почему странные? – длинные кожаные куртки, странные амулеты, похожие на какие-то непонятые схемы из проводов и электроники, прически словно взрыв. Мы с Ульриком пропускаем пару стакашков. Мой друг принимается танцевать. От него это можно было ожидать и в трезвом состоянии. В это время дверь бара открывается. Я оборачиваюсь, после чего вскакиваю.
– Ты?!
На пороге стоит никто иной, как Конрад Ньюман собственной персоной. Я подбегаю к нему.
– Ну и где ты вчера был? – спрашиваю его я, пожимая ему руку, – я пришел, а тебя и не было весь вечер.
– Прости, – говорит он спокойным голосом, – скажем так, мне помещали непредвиденные обстоятельства. Но вот он я.
В это время к нам, пошатываясь, подходит Ульрик. Его разнесло куда быстрее, чем я предполагал.
– Кто тут у нас? – спросил он
Я представил их друг другу. Через минуту мы уже сидели за барной стойкой втроем. Мы с Конрадом решили рассказать Ульрику про то, как я чудесно спас Ньюмана от смерти.
– Я же говорил, что ты безумец, – начал Ульрик Аттерсон, – на тебя идут с ножом, а ты перчаткой отбиваешься.
Тут мой мозг зачем-то создал мерзкую шутку, которую мой пьяны рот решил изречь.
– Ну да, у Ганса в таком случае хотя бы пистолет был, – сказал я и тут же пожалел, – черт, простите. Зря я так. Мне как-то мерзко от того, что я сказал. Ребят. Предлагаю выпить за память Лилиан Рае!
Чокаюсь с Ульриком и Конрадом. Конрад спрашивает меня, про кого я говорю и просит меня рассказать ему эту историю. Но нет, не сейчас. Она слишком грустная и странная для такого вечера. Ульрик снова пускается в пляс, а Конрад уходит, куда-то, известно, куда.