Бессознательные люди
Шрифт:
– Не то чтобы. По любви или нет – это ваше личное дело.
– Вот это ты верно подметил. Мое. Личное. Но и секрета тут никакого нет. Я девушка современная, спрашивайте, что хотите.
– Почему вы решили принять участие в нашем исследовании?
– Я вообще-то пока еще ничего не решила, – кисло заметила Наталья Юрьевна, но, поразмыслив, смягчилась. – Я тест на ЗППП сдала. Результат положительный. Пока лечусь – перекантуюсь у вас.
– Не поймите неправильно, но нам необходимо знать, ваш диагноз и схему лечения. Скорее всего, это не помешает вашему участию, но для исключения всех возможных
Раньше мы с Саней обсуждали, кого лучше выбирать, какие объекты нам нужны. Теперь задачи сместились к «нам бы взять хоть кого-то». Пьяницы, больные и преступники – отличная у нас будет компания на зиму.
– Если хочешь – можем ее не брать, – предложила Валентина Дмитриевна, когда хамка вышла.
– Почему?
– Мне показалось, тебе с ней было некомфортно.
– Если бы вы помогли – было бы полегче.
– Прости. За тобой было слишком интересно наблюдать.
20 сентября
Наконец Давид нашел что-то достойное. Основное трехэтажное здание из темного кирпича соединялось с двумя такими же, но восьмиэтажными. Одно было построено в советское время, другое в нулевые.
Вход был с Покровской улицы. От проезжей части здание отделялось черным забором современной ковки, парой деревьев и рядом кустов. За больницей располагался парк.
Дом был в удовлетворительном состоянии, сейчас там находился стационар районной больницы. В западном крыле начали делать капитальный ремонт, разобрали почти все: двери, стены, потолки; отодрали кафель, даже сняли некоторые окна. Тут-то средства и кончились. В пригодном состоянии остались только несколько комнат в дальнем конце крыла. Официально больница не могла ими пользоваться до окончания работ, но за умеренную плату готова была предоставить нам часть помещений на зиму.
Путь к нашим комнатам пролегал через длинный пыльный коридор. За белыми двухстворчатыми дверьми оказалась просторная продолговатая проходная комната. В дальнем конце через окна и балконную дверь пробивались лучи закатного солнца.
– Слева от входа – душевая и туалет. Пять палат с каждой стороны по десять квадратных метров каждая. Электричество есть, – главврач щелкнул выключателем в подтверждение своих слов, и на потолке зажглась одинокая лампочка, – проведено в каждую комнату.
Мужчина в халате приоткрыл одну из дверей.
– Кровать, шкафчик, прикроватная тумба и стул. Все есть. В любой из них можете устроить вашу наблюдательную, переговорную или подсобку, что угодно.
– А там что? – я указал на двери по правую руку от входа, очень похожие на те, через которые мы вошли.
– Ничего. И лучше не ходите туда. Это может быть опасно. Работы так и не были закончены. Что-нибудь в голову попадет, как говорится, совсем мертвый будешь.
Переговоры прошли успешно. В кабинете мы обсудили еще несколько вопросов, и Багреев с главврачом ударили по рукам.
Все были очень рады. Наконец хоть один из необходимых для проведения исследования пунктов был выполнен. Но я общего веселья разделить не мог. Что-то тянуло в животе, давило на подкорке. Какой-то неоформленный в связных мыслях животный страх.
Готов поклясться – это бы он. Тот же патлатый дурак, что приходил в середине лета. Спортивная куртка, мешковатые джинсы. Я видел его, когда разглядывал двор через окно кабинета. Этот безумец стоял на противоположной стороне дороги.
Могла ли это быть случайность? Мог ли я обознаться? Я пытаюсь убедить себя в этом, ведь это правда могло быть так. Но одно я знаю точно. Тот мужчина стоял неподвижно, как статуя, и смотрел прямо на меня.
21 сентября
О чем я только думал вчера, зачем беспокоился? Ну стоит придурок под окном и пускай стоит. Все уж лучше, чем мочой в лицо. В следующий раз увижу – вызову полицию и всего делов.
23 сентября
Обычное распределение кандидатов было таким: сорок процентов молодежь, еще сорок – старшее поколение и двадцать – люди среднего возраста. Отклонение от нормы я заметил еще вчера, но решил, что это случайность. А сегодня в первой половине дня опять были только молодые. Я поделился наблюдением с Саней, но его это ничуть не удивило.
– Я слышал, что Багреев рвет и мечет. На днях он встречался со своим другом из министерства. Ну или его вызывали на ковер. Смотря чья версия тебе больше нравится – его или моя. Друг оказался недоволен нашими успехами. Обвинил Григорьевича в неэффективном управлении. Говорит, мы не укладываемся в сроки. Если мы не успеем набрать испытуемых – придется либо начать как есть, либо все переносить. В случае переноса мы можем не успеть получить хоть какие-то результаты, и Багреева тогда не номинируют в этом году на премию.
– А стартовать неукомплектованными тоже не очень.
– Вот-вот. У нас сейчас всего трое испытуемых – совсем не серьезно. Малая выборка даст мало данных с подозрительными результатами. Даже запланированные шесть человек – это очень мало. Публикация таких результатов может поставить под сомнение все исследование, привлечь ненужное внимание и вызвать неудобные вопросы.
– Мы же все сможем повторить и доказать, какие тут могут быть вопросы?
– Где деньги, Лебовски?
Оказалось, что в такой ситуации Григорий Григорьевич решил обратиться за помощью к своему бывшему однокурснику, который сейчас трудился ректором какого-то третьесортного вуза. Тот отправил к нам студентов-диабетиков со всего университета, чтобы послушали условия, показали себя. Тем, кто согласится, проставят всю зимнюю сессию автоматом.
Наши условия оказались настолько впечатляющими, что согласился подумать над нашим предложением только один студент. Тощий, нервный, темноволосый парень сидел на краешке стула, тряс коленом и теребил штанину.
– Почему вас заинтересовала наша вакансия?
– Ну-у-у… Вы же, наверное, знаете… В смысле… Я имею в виду, ну вы понимаете.
– Мы знаем, что вам предлагают в университете. Но вы могли не приходить все равно. Нас интересует, почему пришли.
– Э-э-э. Да. Мда. В смысле, ясное дело, я хочу получить автомат. Но к сессии я так-то готов. Мне нечем за семестр платить. Там есть один парень… В смысле, у меня в общаге деньги лежали. Те, что родители прислали. А их, э-э-э, украли. Родителям говорить не хочу, а деньги нужны. Даже на еду почти не осталось. Сейчас меня друг подкармливает. У вас же кормить будут?