Бесстрашный Пекка
Шрифт:
— Третий параграф!. — Он выдержал маленькую паузу и смерил гостей презрительным взглядом. — «Я, Великий Волк, запрещаю кому-либо из обитателей Зелёковой Рощи видеть и слышать что-либо, в случае если я соизволю отдать такой приказ». — И глашатай, решив побыстрее закончить выступление, потому что осталось всего несколько строчек, продолжал на одном дыхании, скороговоркой: — Четвертый, и последний, параграф! «Я, Великий Волк, впредь могу приказывать что угодно, каждый приказ вступает в силу незамедлительно и автоматически становится дополнением к Волчьему Закону.
Глашатай, запыхавшись, свернул бумагу и осклабился: важное задание выполнено с честью… Он стащил с головы шляпу, утёр пот со лба и, весело выкрикнув:
— Всё! Вы слушали заявление Великого Волка! — удалился бодрым шагом в направлении кухни.
«Ну вот: сказано — сделано, — думал счастливый Волк, садясь в своё кресло. — Дельце обтяпали — будьте-нате…» Он ухмылялся и окидывал хозяйским взором свой народ… подданных… которые принадлежали теперь ему… все до единого… Ему хотелось смеяться. Подлинный закон и право будут вечно царить в Зелёновой Роще! Какое бы развлечение придумать теперь?
Волк снова ухмыльнулся и поглядел на молчаливую толпу.
— Стало быть, приказы уже вступили в силу! — напомнил он. — Кто ослушается — может сразу проглотить свой язык с Огненной Горчицей! Вопросы есть?
Фраза повисла в воздухе. Что тут можно было ответить — Волк же запретил разговаривать и двигаться, и слышать тоже запретил. Народ стоял и молча смотрел. Н Волка начало нервировать это безмолвие — оно просто давило на него!
— Музыки хочу! — рявкнул Волк, чтобы услышать в зале хоть какой-нибудь звук. — Смеха и песен! Радости и веселья! Сию же минуту!
Но тишина всё длилась; волкохраны и те не шевелились. Волк почувствовал, как на лбу вскипает пот: это пахнет бунтом… революцией… гражданским неповиновением… Его собственная охрана явно в заговоре с лесным народом!
Он подскочил с кресла и ринулся к ближайшему волкохрану:
— Живо за дело, болван, не то тебе конец! Почему не смеёшься? Почему не поёшь? Где музыка? — Но поскольку волкохран, выпучив глаза и оцепенев от страха, продолжал молчать, Волк завопил: — Отвечай, такой-сякой, ветровяленый! Я приказываю!
— Слушаюсь, о Великий! — проскулил волкохран, — Ты же приказал нам не разговаривать, не слышать, не видеть и не двигаться… я не хотел нарушать закон… — И он захныкал.
Волк рухнул в кресло и осоловело уставился перед собой, качая головой. Мысли в ней снова закружились колесом: что бы он ни сделал, что бы ни приказал — вечно опростоволосится!
«Этому надо положить конец, — пожаловался он сам себе, — ведь объявлено, что я могу отдавать какие угодно приказы!» И Волк что было силы завопил:
— Я приказываю отменить предыдущие приказы! Это последнее дополнение к Закону, и оно вступает в силу сию же минуту! Музыку сейчас же, радость и веселье! — рычал он. — И браги! Да поживей… У моего терпения тоже есть границы!
Великий Волк даже удивился, потому что на этот раз его приказы начали выполняться сразу же. Кто-то сбегал в комнаты: вскоре из проигрывателя полилась дребезжащая музыка. Повеселевшие волкохраны непринуждённо расхаживали вдоль помоста, а жители Зелёновой Рощи, распрямляя одеревеневшие ноги, задвигались по двору туда-сюда. Кто знает — что ещё Великому Волку взбредёт в голову… но это будет потом, а пока всё обошлось. Заяц с Зайчихой даже пошли танцевать: праздник всё-таки! Карнавал! Для того ведь их сюда и пригласили!
Волк наблюдал, как веселится лесной народ: звери начинали вести себя как дома, совсем перестали бояться — будто его тут и не было! Но он так переутомился, что не мог больше напрягать голову размышлениями…
— Ладно, пускай, — проворчал он, шаря ковшиком в поисках браги, — я потом обдумаю Lex Lupus заново… Чтобы ещё суровее… Если бы только найти подходящее время… на ясную голову… — И Волк тяжело вздохнул. Управление и ответственность — это очень-очень трудные и сложные вещи. Обыкновенные граждане в них ничегошеньки не понимают.
Волк медленно поднялся, стараясь выглядеть повнушительней.
«Я — властелин этого леса!» — в который раз напомнил он себе, потом поднял ковшик и просипел:
— Приказываю всем присоединиться к моему тосту! Этот тост мы подымаем за меня! Да здравствует Великий Волк! Да здравствует Великий Волк — друг всех зверей! Да здравствует Волкозелёновая Роща! Ура! Ура!
Но в ответ ему из зала раздались совсем другие выкрики:
— Роща наша… волков — в болото… да здравствуем мы! — и прочие, такие же ошеломляющие.
Волк здорово струхнул. Это что же, его больше совсем не боятся?
Вон и волкохраны разбрелись по двору, мирно беседуют с лесным народцем… Невероятно… бунт… и он кинулся на край помоста с воем:
— Волкохраны! Ко мне! Копья на изготовку! Приказ!
Когда волкохраны послушно столпились вокруг него, Великий Волк слегка успокоился: власть была ещё в руках волков, а точнее — в его собственных лапах! И тут его взгляд упал на тюремные каморки. Теперь, когда гости не толпились у стен, ничто больше не скрывало суровой правды: все каморки, за исключением одной, были пусты… Волку показалось, что сердце у него под мундиром перевернулось вверх тормашками.
— Владыко Волченебесный! — забормотал он. — Этого не может быть! Я, верно, выпил лишку горячей браги… надо скорей заказать номерок к глазному… ой!.. — И Волк стремглав кинулся к каморкам и обследовал их. Но всё было именно так, зрение его не обманывало — каморки оказались пустёхоньки.
Только из одной уныло уставился на Великого Волка лежавший там волкохран. А Волк в свою очередь уставился на него: это, что ли, человечий детёныш? Ох ты, синица побери! Волкохран уже скинул Пеккину пижаму и выглядел волчее любого волка. Сердце Великого Волка сделало двойной кульбит и потом ещё один: в каморке не было ни следа человека! Вместо него там лежал неподдельный, настоящий, типичный, грустный, жалкий волк!