Шрифт:
1
В одном из уголков старой Москвы есть весьма любопытное место – уютный сад, обрамленный с трех сторон высокими каменными стенами. Словно оазис в городской застройке, являет он заглянувшим сюда нарядность ухоженных клумб, изобилие многообразной растительности, свежесть и прохладу в сени своих деревьев, столь живительную в летнее время.
Примечательно, что Сад возвышается над улицей, двумя каскадами раскинувшись вдоль небольшого холма. Подпорные стены обособляют его от уличной сутолоки, и желающим заглянуть в его пределы предстоит пройти в арочный проем с коваными воротами и подняться по ступеням, выводящим в цветник, который состоит из центральной круглой клумбы, разделенной узкими круговыми дорожками. За цветником, среди осин, каштанов и одиноких лип, тянутся
Редко кто нарушает уединение Сада, и, может быть, поэтому сюда любил приходить в свои обеденные часы Виктор Осокин – молодой человек среднего роста, на вид лет двадцати семи. В облике его не было ничего примечательного: негустые темно-русые волосы, худое лицо со впалыми щеками и с первыми, пока еще только обозначившимися, еле заметными морщинками. Однако правильные черты лица, его открытое и доброжелательное выражение создавали в целом благовидный образ. Правда, при более пристальном наблюдении улавливались во взгляде частица печали, тихая задумчивость, а может, и болезненная мечтательность.
Несомненно, внутренний его строй был не вполне обычного склада, хотя и присущий многим чутким, впечатлительным натурам. И, несмотря на почти врожденную скромность, граничащую со стеснительностью, Витя старался казаться, когда этого требовали обстоятельства, общительным и даже волевым человеком, – что не всегда выглядело убедительным для окружающих, а тем более претило его натуре.
В тот год осень отметила свой приход тихой и ясной погодой. Впрочем, как это часто бывает в средней полосе, начала затем выказывать капризы изменчивым настроением, а однажды и вовсе надломилась, не оставляя малейшего намека на погожие и благостные дни. С раннего утра небо стянуло плотной завесой низко бегущих облаков, а в воздухе повеяло холодным дыханием позднего октября с легкой моросью, – то самое сочетание, дающее пронизывающую до костей промозглость, типичную для этого времени года. Природа, казалось, сама была не рада такой перемене, и всё вокруг: деревья, улицы, случайные прохожие – стало блеклым, унылым, отчужденным.
Отобедав, Витя шел торопливой походкой по переулку. Он спешил до окончания перерыва, несмотря на зябкую волглость, витающую в воздухе, проведать, по обыкновению, свой Сад, где смог бы укрыться от суеты и человеческого гомона, от назойливого зыка будничного дня. Душевное состояние его полностью соответствовало этой погоде, которая, как нарочно, именно сегодня должна была испортиться, усугубив и без того скверное настроение.
В последнюю неделю молодого человека одолевали беспокойные мысли, и связаны они были с одной юной особой, с которой он познакомился чуть больше месяца назад.
Тревога возникла не на пустом месте. Той осенью прокатилась волна самоубийств подростков из нескольких закрытых сообществ эзотерического толка, которые до этой трагической цепочки смертей ничем не выделялись из множества других подобных «школ» духовного роста. Но теперь «Олирна» и «Общество “Элизиум”», запятнанные гибелью несчастных молодых людей, были у всех на слуху. Разумеется, организаторов почти тут же задержали, а вот процесс над ними, получивший большой общественный резонанс, обещал быть куда менее быстрым. Тема активно муссировалась в СМИ и открывала большой простор для дискуссии. Взбудораженная общественность била тревогу, говоря об уязвимости неокрепших юных умов перед всевозможными псевдорелигиозными течениями, подсовывающими вместо истинной духовности фальшивку и порой завлекающими молодежь тренингами личностного роста и достижения успеха. Моралисты всех мастей, почуявшие, что пришел их час, повылезали из своих нор и принялись обличать ущербность современных нравов. Сетовали они на кризис традиционных ценностей, на планомерное упразднение института семьи, на либерализацию почти всех сфер жизни, приведшую к разобщению людей. Рассуждали много про вклад информационных технологий в эти процессы; не забыли тут, конечно же, и про социальные сети, особо подчеркивая неприкаянность подрастающего поколения, которому вместо реального общения навязали виртуальное, иллюзорное; и относительно ещё свежее понятие «интернет-зависимость» в их устах обретало зловещий оттенок.
В общем, драматические события сентября наделали много шуму, и на этом новостном фоне Витя засомневался: уж не состоит ли Катенька (так звали его новую знакомую) в какой-нибудь секте, вроде тех, которые так бесславно прогремели недавно в СМИ. Слишком уж засорены были её мозги всякими космоэнергетическими практиками, астральными путешествиями, духовными трансмутациями и прочими мутными вещами. К тому же из её собственных рассказов он знал про её склонность к посещению разных сборищ по этим темам.
Добравшись до сада, Витя зашел под арку и осторожно прикрыл за собой створ ворот, – так он всегда делал, чтобы не привлекать внимание случайных прохожих, которые могли бы нарушить его уединение. Сейчас, как никогда, ему хотелось перевести дыхание, уйти во внутренние размышления и, хотя бы на время, забыть о работе. Но ещё больше хотелось выкинуть из головы навязчивые мысли о Катеньке.
Сад дохнул сыростью и запахом прелых листьев. На клумбах еще согревали взор поздние хризантемы и крокусы; кусты барбариса торжественно стояли в своем пурпурном наряде, используя последнюю возможность покрасоваться перед безлиственными зимними месяцами. Дикий виноград, всюду оплетший боковые стены сада, поражал пестротой и разнообразием своих красок, от темно-зеленых с фиолетовыми переливами до ярко-красных и бордовых. Разные виды можжевельника, произраставшего здесь же, примешивали хвойную ноту в терпкий осенний воздух.
Витя проследовал вглубь, степенно шагая по мощенной плиткой дорожке между пожелтевших каштанов и осин. В саду он сейчас был один. Тишина располагала к созерцательности, к коей он был часто склонен и в чем сейчас имел особенную потребность. С некоторых пор его привлекал старинный двухэтажный особняк на закрытой территории – здание нежного бирюзового цвета. Центральная его часть эффектно подчеркивалась ризалитом 1 с двускатной крышей, которая образовывала полуфронтон, поддержанный консолями в форме акантовых листьев. Фасад был украшен лаконичным меандровым орнаментом, вьющимся под межэтажным карнизом, фронтончиками с растительным рельефом над окнами и многими другими элементами декора. Особняк, казалось, вмещал в себя некую тайну и представал в воображении своей внутренней жизнью. В больших арочных, почти витринных окнах первого этажа горел приглушенный свет. С расстояния, на которое можно было подойти, меж раздвинутых штор просматривался внутренний антураж: резная мебель, картины на стенах, а в глубине комнаты – роскошная люстра. Людей заметно не было. Казалось, дом спал…
1
Ризалит – часть здания, выступающая за основную линию фасада и идущая во всю высоту здания (прим. автора)
Молодой человек посмотрел на часы – ах! обеденный перерыв давно прошел, и нужно было поспешить обратно на работу.
Через десять минут он добрался до места. Миновав рецепцию, Витя оказался в просторном зале, где его окружила типичная офисная обстановка на западный манер с общим для всех рабочим пространством, как здесь говорили, «open space». Вдоль широких окон рядами стояли столы светло-древесных тонов; к противоположной стене прижимались шкафы и стеллажи, заставленные по большей части папками со всевозможной документацией; на полках попадались сувенирные статуэтки, модельки машин и различный канцелярский ширпотреб. За столами компактно гнездились сотрудники, – благо, имелись перегородки между местами, где люди сидели друг против друга, обозначавшие границы личного закутка, оборудованного всем необходимым для удовлетворения нужд деловой активности.
Витя прошел на свое рабочее место. На столе его ожидал целый ворох свежераспечатанных писем. Коллеги сидели с каменными лицами, уткнувшись в экраны и погрузившись в двумерную реальность: кто работал с таблицами, кто верстал презентации, а кто – договоры. Слышалось монотонное стрекотание клавиш, не лишенное, однако, некоей претенциозности, – будто виртуозы на клавиатуре немого инструмента, исполняли они свои произведения, более или менее искусно, в меру сил и талантов, но непременно во имя своей музы-бизнеса, которой каждый вдохновенно служил.