Бета-самец
Шрифт:
Начали звать всех на поляну. Пересчитываться.
— Саша, у меня еще есть к тебе просьба небольшая, — сказал Антон, разворачиваясь бочком. — Можно?
— Конечно, — ответил Топилин, не ожидая ничего хорошего от этого угрюмого тона, от взгляда, устремленного ему за спину.
Топилин знал эту привычку Антона смотреть пристально мимо собеседника. Так и ждешь, скажет: «Вы что-то уронили». Вероятно, чтобы собеседник не мешал — своим ответным взглядом. Не сбивал с мысли. Сторонние люди поначалу озирались. Или пытались перехватить взгляд.
— Хочу
— Помню.
— Ну вот.
Топилин уже догадался, к чему клонит Антон. Старался просчитать, насколько обременительным окажется для него нежданный довесок. Утомительно. Неприятное продолжение похоронной истории. Но большим осложнением, кажется, не грозит. Пойдет по накатанному: созвониться, встретиться, передать предложение. Да — да, нет — нет. Не уламывать же ее, в самом деле.
— Не могу никак себя заставить. В смысле, к его вдове сходить. Ну, не могу… — Антон откашлялся. — То есть я схожу, обязательно. Прощения попрошу. Обязательно. На девять дней, например. Но сейчас… Непонятно, как говорить, что, — опять развел руками. — Короче, мрак.
Антон поднял камешек, запустил в камыши.
— Ты другое дело. Интеллигент. Слова подберешь.
— Антон, только мне уговаривать ее…
— А не надо уговаривать, — Антон оживился, пристроил ружье на сгиб бедра. — Не надо. Если что, я уже сам тогда… Ты главное… подай все правильно… Убедительно, как ты умеешь. А уговаривать не надо. Нет, это не надо. Сделаешь?
— Сделаю… да.
— Спасибо, Саш. Выручаешь меня здорово.
Раздался близкий хруст валежника.
— А, вот вы где!
На отмель вышел Долгушин, остановился в отдалении, запрыгнув на ствол поваленного дерева.
— А мы вас потеряли. Мы тут собираемся плыть…
— Плывите, — оборвал его Антон, мотнув бритой головой. — Мы уезжаем.
Долгушин протянул к ним руки.
— Да что вы, господа! Всё только начинается!
Антон не настроен был затягивать беседу.
— Слушай, отвали. Сказали тебе, уезжаем. Срочное дело.
Долгушин постоял, растерянный. Молча ушел. Антон поднялся, пересел поближе к Топилину.
— И вот еще что… по ходу. Ну, просто одно за другое, знаешь… цепляется… Короче, нам бы дело это закрыть. Не доводить до суда. Попроси ее. За примирением сторон в нашем случае закрывается на раз-два. Я уже проконсультировался. Я стопроцентно невиновен, все говорят. Суда не боюсь, не о том речь. Но не хотелось бы до суда доводить, сам понимаешь… Мне-то ничего. А для отца это совсем нежелательно. Все-таки положение…
Антон стлал не то чтобы гладко, но довольно споро. Торопился: не помешал бы кто снова.
— Пока что обошлось без огласки. Но если в суд… Журналюги по-любому разнюхают, поднимут вой… Видел, как эти уроды зыркали, — Антон кивнул в сторону охотников, выстроившихся в нестройную шеренгу. — Оно и это, конечно, можно пережить — насчет огласки. Но, опять же,
Хорошо, что не послушал Антона, поехал на своей. Пришлось бы всю обратную дорогу из «Логова» сидеть рядом, травиться тишиной — или разговор из себя давить.
Душно возле Антона. Нечем дышать.
Белый «Рендж Ровер Спорт» Литвинова-старшего, на котором после инцидента ездил Антон, маячил впереди. Топилин специально придерживал, хотел отстать. Трасса была загружена меньше обычного, ничто не мешало Антону оторваться. Но Антон не спешил давить на газ. Так и ехали гуськом в среднем ряду, обгоняя ржавые деревенские «ВАЗы». На спидометре слегка за сто. Сбавлять скорость дальше будет совсем уж демонстративно. Самому уйти в отрыв нереально: в «Рендж Ровере» пятьсот десять лошадей, попробуй от него отвяжись.
Позвонила Мила, милая дырочка Мила, с которой он спал по предварительному созвону.
— Алло, Саша.
— Да, Милочка.
— Ну, ты забыл?
Топилин забыл, но не признаваться же.
— Нет, конечно.
— Помнишь?
— А то.
— Так когда тебя ждать? Очень без денги плохо.
А! Точно! Обещал подкинуть деньжат.
Всегда коверкает «деньги», когда их просит, ломает язык: «Денги нет, денги сильно-сильно». В прошлый раз у Топилина не оказалось наличности. Обещал завезти и не завез. Все забывает оформить Миле пластиковую карточку, чтобы можно было перебрасывать со своей.
— Милочка, я сейчас в одно место по делам заскочу, и сразу к тебе.
— Сначала в банкомат!
10
Когда после смерти Шумейко папа не стал главным режиссером «Кирпичика» — на эту должность спустили сверху бывшего комсорга Суровегина, мама сказала, что если папу не назначили из-за того, что он не умеет угодничать, она гордится им еще больше. И ей не стыдно смотреть приличным людям в глаза.
— Остальное не наш уровень, — сказала мама, слегка наклонив голову — как бы напоминая папе: ты что, забыл?
Папа очень переживал.
Случилось это зимой, январь в том году был холодный. Отец приходил домой с мороза, здоровался, старательно избегая наших с мамой взглядов. Да мы и сами старались не попадаться ему на глаза. Мыл руки, отказывался от ужина и поднимался в мансарду. Вдыхая морозный запах, исходивший от отца, от его пальто и ондатровой шапки, я становился участником тяжелого отступления под началом отважного командира, выполнявшего свой долг, несмотря на ранение. Несколько вечеров отец пролежал пластом. Я нарисовал плакат, чтобы его взбодрить: «Папа, мы с тобой!». Но мама, поглядев скептически, сказал: «Пока не нужно. Рано».